Русское воскрешение Мэрилин Монро. На 2 языках - стр. 12

Я садился на свой мотоцикл, а за моей спиной в кабине «Газели» зазвенел мобильный телефон, и водитель повел какой-то разговор. Потом водитель высунулся в окно и крикнул входившим уже в подъезд санитарам:

– Эй, вы недолго там! Сейчас позвонили – еще одного забрать по пути надо. Больше недели в квартире пролежал, только нашли. Тухлый, говорят, сильно.

When I stepped down from the entrance to my Harley, a white van with red sanitary crosses just parked nearby. Two huge men, with traces of frequent use of alcohol on their faces, got out of it. Sanitary ambulance, called in Moscow trupovozka, dead man’s carriage, arrived to take our Sergey to the morgue. I got on my motorcycle, and heard behind my back the telephone rang in the van. The driver briefly discussed something, and then he stuck his head out of window and shouted to his men entering the building, “Hey, hurry up there! Manager just called, said one more to take on the way. Just found, laid for weeks in apartment. Rotten through, they say.”

Иван Ребров проснулся, как всегда, слишком рано, еще не было шести. Когда бы он ни ложился и не засыпал, трезвый или, чаще, пьяный, просыпался он в это время. И не знал, куда себя девать, особенно в последние годы. Он соскользнул с широкой кровати, по ковру пошел к двери и, как всегда мельком и без всякого интереса взглянул в высокое зеркало, на свое голое, жилистое тридцати пяти летнее тело. Не закрывая за собой дверь в туалете, он начал мочиться и внимательно рассматривать бурую лужицу в унитазе. Сегодня с утра она была почти кирпичного цвета: то ли от лекарств, то ли от самой болезни. И он первый раз за день осторожно, как ребенка, потрогал свою пухлую нежную печень.

Ivan Rebrov woke up, as always too early, it was not yet six. Whenever he went to bed, sober or more often drunk, he woke up at this time and did not know where to put himself, especially recent years. He slid down from the wide bed and stepping over thick carpet went to the door. Passing by the high mirror, he glanced with no particular interest at his bare thirty-five-year lean and sinewy body. Without closing the door behind him in the toilet, he began to urinate, carefully examining the brown puddle in a toilet bowl. This morning it was almost of brick color, whether from the drugs or from the disease itself. Then for the first time in a day he cautiously, as if it was a child, touched his chubby and sore liver.

На обратном пути, не доходя своей полуоткрытой двери, он взялся за ручку соседней, второй его спальни и резко дернул. На кровати, разметавшись среди скомканных простыней, спала вчерашняя девчонка. Вчера вечером его шофер привез ему эту ночную бабочку. Ребров даже не спросил ее имени – все равно бы та соврала. Он так и звал ее потом Машей, как и всех их до этого.