Русско-турецкая война: русский и болгарский взгляд. 1877-1878. Сборник воспоминаний - стр. 24

С завершением боевых действий ситуация в международных отношениях лишь накалилась. Великобритания заявляла, что занятие, пусть и временное, русскими войсками Константинополя недопустимо. 13 (1) февраля эскадра адмирала Хорнби[139] в составе 6 броненосцев и фрегата вошла в Дарданеллы и бросила якорь в Мраморном море. Канцлер Горчаков на это отреагировал жестко: «История учит нас, что слабость континента подстегивает наглость Англии»[140]. Но, как ни странно, в этот момент военные оказались осторожнее дипломатов, они прекрасно поняли реальную силу российской армии, «забуксовавшей» в противостоянии лишь с одной дряхлеющей Турцией. Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, получив приказ от своего брата Александра II занять Константинополь, схитрил и с санкции турок занял местечко Сан-Стефано[141], сообщил же, что вошел в предместья турецкой столицы.

Параллельно срочно готовился проект договора. В Петербурге понимали, что урегулировать последствия войны лишь между воюющими сторонами не получится, в итоге состоится конгресс Великих держав. Потому и спешили навязать Порте максимальное количество условий как стартовые позиции на будущих торгах. Проект прелиминарного (предварительного) договора готовился Н. П. Игнатьевым, причем в такой секретности, что набело его переписывала супруга посла. После одобрения руководства России граф Игнатьев добился от турок 3 марта (19 февраля) 1878 г. подписания договора в Сан-Стефано.

Акт предусматривал коренные перемены в положении балканских народов. Турция признавала государственную независимость Румынии, Сербии и Черногории, оговаривалось их значительное территориальное расширение. В Боснии и Герцеговине Порта обязывалась провести реформы. Болгария возрождалась как «самоуправляющееся, платящее дань княжество с христианским правительством» в широких пределах, от Черного до Эгейского моря, ее зависимость от Константинополя ограничивалась выплатой дани. Россия возвращала себе Южную Бессарабию, на Кавказе к ней отходили Батум, Карс, Ардаган и Баязет. К Румынии переходила Северная Добруджа. На острове Крит, в Эпире и Фессалии Высокая Порта обязалась ввести регламент, выработанный с участием представителей местного населения. Игнатьев был на пике своей дипломатической карьеры. Ему прочили портфель министра, а на деле через два месяца он удалился в свое поместье в Киевской губернии, попросившись в отставку. После своей «дерзости» в Сан-Стефано для Европы он стал жупелом, с точки зрения Великих держав, переговоры с ним были невозможны.