Русский самурай. Книга 2. Возвращение самурая - стр. 61

– А что? – встревожился унтер.

– Ты Шевченко такого слыхал?

– Это хунхуза, что ли? Того, что в тайге разбойничает со своей шайкой? Как же, от их благородия господина поручика много наслышаны. Мы его скоро спымаем.

– Сам ты хунхуз – бандит китайский. А Шевченко – партизанский командир. И сейчас там у него самые бои, на твоем Сучане. С легким паром, конь каурый!

Окошко в двери со стуком захлопнулось.

Управившись с едой, цыган сладко зевнул и улегся прямо на голом полу, подбросив под голову полу одежонки. Через несколько минут он уже спал, а я, уставившись на миску с недоеденным рисом, мучительно думал над тем, куда так неожиданно для меня подался доктор Мурашов, что ждет меня в контрразведке и за что сидит в кутузке цыган.

В зарешеченном окошке под самым потолком уже засинели вечерние сумерки, когда в двери брякнул тяжелый засов, в камеру, неся узел с моими пожитками, вошел давешний унтер с двумя японцами и мрачно скомандовал:

– Собирайсь!

– Нищему собраться – только подпоясаться! – снова в охотку забалагурил цыган, проводя пятерней по кудрявым смоляным волосам. – Айда, Николай! – И, присмотревшись к унтеру, с притворным участием спросил:

– А чего это ты, служивый, загрустивши? Ай с нами жаль расставаться? И щека у тебя вроде как подпухши? Зубы?

– Ага, в зубы, – все так же мрачно подтвердил унтер. – От их благородия в баньку подорожная. А все из-за тебя, цыганская ты морда.

– Здрасьте, конь каурый! – изумился цыган. – А я-то при чем?

– А при том, что засумлевался я да и спросил старшого про свой Сучан да про твоего Шевченко, а их благородие выпивши был, вызверился да меня по морде. «И ты, – говорит, – в лес лыжи востришь? Не отпуск тебе, а три дня на губе. А мальца отпустить: ишь, ты хитрый какой – нашел хунхуза!»

Цыган быстро схватил меня за плечо, сунул в руки мой узел и решительно подтолкнул к двери:

– Беги, конь каурый, пока поручик не протрезвел! Ну! Чтоб я тебя не видал!

И я снова очутился на ночь глядя один в пустом переулке и побрел, сам не зная куда, инстинктивно сторонясь шумных многолюдных улиц, хотя именно там, конечно, было проще всего затеряться.

Я шел, и сердце у меня щемило при мысли о моем веселом соседе, которого, конечно, уже увели в жуткое место под названием «контрразведка». Было страшно от одиночества, и в этот момент мне даже казались своими людьми и унтер с подпухшей щекой, и запомнивший меня японец с давешней теплой лепешкой – все они вошли в мою жизнь и так же неожиданно навсегда исчезли из нее… А ведь они были теми немногими, кому было до меня хоть какое-то дело.