Русский самурай. Книга 1. Становление - стр. 37
– Учись, Васька, пока я жив, – смеялся отец, поднимая сына за руку с земли после очередного «приема». – Да не тужи, сынок – за битого двух небитых дают.
Такая вот была отцовская наука…
А еще Ваське страсть как хотелось спросить у матери или отца, почему его так нехорошо дразнят при живых папке с мамкой. Он уже начал задумываться, а родной ли он им – может, и впрямь нашли его однажды под забором, в гигантских здешних лопухах? Особенно мельтешила в головенке эта мысль после щедрых материнских шлепков или редких, но увесистых отцовских подзатыльников. Но становилось невыносимо страшно узнать, что у тебя нет больше самых родных людей на белом свете, а сами они никогда не говорили с ним об этом и ничего не объясняли. И он только стискивал кулачки да снова бросался в драку со своими уличными обидчиками.
– Ну это что ж… – раздумчиво сказал однажды отец, поглядывая на расхристанного после очередного побоища Ваську, – ежели ты на всякое обидное слово будешь кулаками ответствовать, не вылезать тебе из синяков. Они ведь тебя, однако, нарочно подначивают.
– Я вот вырасту, покажу им! – похвастался сын.
– Дак это еще покуда вырастешь… А ты бы отступился от них, что ли. А то ведь, гляжу я, злобиться ты начал. А злая сила – дурное дело, сынок.
– А добрая сила на что? Какая она? – недоверчиво спросил Васька.
– А вот послушай-ка… Дед твой Василий (тебя, брат, по нему назвали), это отец мой, значит, мне однажды рассказывал: ехал он как-то на Святках от кума из соседней деревни. А у нас там, в Рассее, на материке, зимы морозные, сугробные… Ладно. Едет дед твой лесом, коняшку понукает. Вдруг слышит – шум какой-то впереди и вроде крики. Подхлестнул лошаденку, подъехал ближе. Видит, разбойное дело, однако: трое в армяках, красными кушаками перепоясанные, мужичонку спешили. Один вьюки на лошади раскурочивает, аж с головой в них влез. Двое других уже и полушубок с мужика стянули, к сосне его ладят поводьями прикрутить.
Ну, дед, знамо дело, смекнул, что к чему: об этих «красных кушаках» давно по округе славушка шла. Схватил из саней слегу – жердь такую – и на тех двоих. Они, однако, поняли, что один он – и к нему. А дед здоровенный был, силушкой Господь не обидел, он слегой-то кругом себя вертит, их близко не подпускает. Тут и мужичонка ограбленный опомнился: ухватил поводья, которыми его вязать хотели, да петлей сзади и накинул на шею тому, что в переметных сумах рылся, придушил его слегка. А дед слегу-то бросил, встал прямо, по-медвежьи, на снегу топчется: ну подходи, кто смелый! Да вовремя заметил, у одного в руке что-то блеснуло. Шагнул вперед, развернулся, схватил руку с ножом за запястье, на себя рванул, а левым кулаком ему в рожу. Развернулся налево кругом да локтем ему в челюсть. Третий видит такой оборот – бежать кинулся.