Русский иностранец Владимир Даль - стр. 11
«…В памяти остались одни розги, так называемые дежурства, где дневал и ночевал барабанщик со скамейкой, назначенной для этой потехи. Трудно только поверить, что не было другого исправительного наказания против шалости, лени, и даже в случае простой бессмысленной досады любого из числа 25 офицеров. Расскажу несколько случаев, которых я был свидетелем. По обычным преданиям, кадеты сообща устраивали в огромной обеденной зале в Новый год иллюминации, ставили раскрашенные и промасленные бумажные саженные пирамиды, освещенные огарками внутри. Какого труда и забот дело это стоило, особенно потому, что оно должно было делаться тайно! Дети прятались для того на чердаке и в других малодоступных местах, расписывая под охраной выставленных махальных бумажные листы вензелями начальников своих и наклеивали на лучинные пирамиды. Об этом, конечно, знали все офицеры, но не менее того, как всякая без изъятия забава или занятие, кроме научного, были запрещены, то в 1816 году офицер 1-й роты изломал в щепы и изорвал в клочки приготовленные к Новому году пирамиды. Не без слез, конечно, изготовлены были взамен вторые, по недосугу гораздо меньшие, и впоследствии, на самой иллюминации и маскараде, сами офицеры прохаживались по зале, любовались картинными вензелями своими на пирамидах, будто ни в чем не бывало.
Другой пример.
Директор наш, дряхлеющий адмирал Карпов, выживший уже из лет, заметил в сумерках, что кадеты расчистили себе на дворе каток и катаются, немногие на коньках, другие скользя на подошвах – приказал купить и раздать на каждую роту по десяти пар коньков. Казалось бы, затруднение и самое запрещение этим было устранено, и раздачу коньков нельзя было принять иначе, как за поощрение; а между тем, если кадета ловили на такой забаве, которая считалась в числе шалостей, если они не успевали скрыться через бесконечно длинные галереи, то их непременно секли. Иногда нельзя было не подумать, что люди эти не в своем уме. То же можно сказать о лейтенанте Калугине, вертлявом щеголе и ломаке. Всякого кадета, который смел при нем смеяться, он допрашивал под розгами: о чем ты смеешься, вероятно, подозревая, что смеются над ним. Последствия такого воспитания очевидны. Не было того порока, который бы не входил в обиход кадетской жизни. <…>
Но что сказать о науке в корпусе!
Почти то же, что о нравственном воспитании: она была из рук вон плоха, хотя для виду учили всему. Марк Филиппович Горковенко, ученик известного Гамалеи и наш инспектор классов, были того убеждения, что знание можно вбить в ученика только руками или серебряною табакеркою его в голову. Эта табакерка всякому памятна.