Русский хлеб в жерновах идеологии - стр. 4

Представители старшего поколения наверняка вспомнят благостные сюжетцы в перестроечных телепередачах, формировавших общественное мнение, – «Взгляде», «Веди», «До и после полуночи» и т.д.

О, эти почтительные интервью с «бывшими», бодрые репортажи об успехах царской России (на фоне дореволюционной кинохроники), молчановское «скажите, кня–я–азь»!.. Ярким проявлением и символом тогдашнего помешательства стал фильм Сергея Говорухина «Россия, которую мы потеряли», вышедший в 1992 году. Это было что–то вроде хрущёвского «Русского чуда», только с обратной насечкой (и сделано было не по приказу партии, а по зову режиссёрской души).

Но вот сладкая ностальгическая одурь конца 1980–х – начала 1990–х прошла; мода на православие, самодержавие и белогвардейские романсы схлынула. Это был вполне естественный процесс: так обречено уйти всё наносное, искусственное, фальшивое, да ещё когда оно с налётом истеризма… Однако в данном случае списать всё на капризницу–моду не получится: дело обстояло гораздо серьёзнее и даже трагичнее.

Основная причина реанимирования «советской идеи» в российском обществе (наметившегося уже в 1990–х годах) заключалась в том, что ельцинская власть – плоть от плоти старой советской партноменклатуры! – старательно позиционировала себя как её антагониста. Людоедская политика 1990–х (ликвидация производств и отказ от поддержки села, рост цен и невыплата зарплат, жульническая «ваучеризация» и грабительская приватизация, коррупционные залоговые аукционы и бездонные оффшорные зоны, самоустранение государства от роли арбитра в трудовых отношениях и свёртывание социальных гарантий, обнищание населения и чудовищное имущественное расслоение) подавалась как «единственная альтернатива социализму».

Свою откровенно антинародную экономическую политику ельцинские реформаторы определяли как единственно возможный «не социалистический» путь, а себя подавали как «правильных» капиталистов–рыночников – делающих то же самое, что делает (или уже сделал) весь остальной мир.

Неудивительно, что у людей, умных книг не читавших (положим, большинству это было и некогда: надо было как–то выживать!..) – зато сполна хлебнувших прелестей «дикого капитализма» периода «первоначального накопления капитала», «шоковой терапии» и практического социал–дарвинизма, – стрелка симпатий и антипатий в очередной раз переменила направление. Люди, ещё десять лет назад если не ненавидевшие, то откровенно презиравшие «Совок», посмеивавшиеся над ним, вдруг затосковали по брежневской стабильности.

Скромные социальные гарантии позднего социализма (обеспеченные, естественно, не «социалистическим способом хозяйствования», а тюменской нефтью и уренгойским газом!) внезапно оказались той «синицей в руках», которую вовремя не ценили. Практически все – кроме немногих приспособившихся и преуспевших «новых русских» – затосковали по былому «равенству в бедности»: пусть нелюбимой, но гарантированной работе; пусть плохой, но бесплатной медицине (школе, прочей социалке…); пусть медленной и несправедливой, но всё же продвигавшейся очереди на жильё.