Русский двор в Хорсенсе - стр. 20
И с весны 1741 г. в дипломатической переписке между посланниками и дворами разных государств все чаще встречается имя Елизаветы Петровны. Еще осенью 1740 г. посол Шетарди начал тайное обсуждение возможных перемен на российском престоле с лейб-медиком и по совместительству доверенным лицом Елизаветы Лестоком. При этом Лесток как врач уверял посла, что царь Иван болен от рождения «сокращением нервов» и умрет при первом же нездоровьи. Забегая вперед, скажем, что Иван дожил до 24 лет, из них 23 года проведя в тюрьме, в исключительно тяжелых условиях, пережил Шетарди и, возможно, пережил бы и Лестока, если бы не был убит в тюремном каземате.
Знал ли об этой интриге Антон Ульрих? Да, знал. И приказал установить за дворцом Елизаветы тайное круглосуточное наблюдение. В этой связи, он заявил английскому послу: «Посол Шетарди часто посещает великую княжну, даже по ночам, переодетый. В случае, если ее поведение будет явно двусмысленным, ей грозит монастырь».
Антон Ульрих трезво оценивал опасность и был готов к решительным мерам. Но отсутствие согласия между ним и правительницей сводили его планы на нет. Что касается внутренней безопасности, то Анна Леопольдовна проявляла поразительную беспечность, никак не реагируя на предупреждения, шедшие со всех сторон. У некоторых современников сложилось мнение, что обязанности правительницы тяготили ее, тем более что летом 1740 г. в Россию наконец-то возвратился саксонец граф Линар, а сама Анна Леопольдовна находилась на последних месяцах новой беременности.
К началу лета стало ясно, что война с Швецией неизбежна. Шведский посланник был отозван из Петербурга. Перед отъездом он имел секретный разговор с Елизаветой и пытался получить от нее письменное обязательство, в котором она гарантировала бы Швеции возвращение земель, завоеванных ее отцом. Взамен Швеция бралась обеспечить военной силой (на французские деньги) восшествие Елизаветы на престол. Цесаревна же, осторожничая, не пожелала связывать себя опасным документом, и не поставила подпись под заранее заготовленным Нолькеном текстом, и он отбыл в Стокгольм ни с чем.