Русский бунт. Все смуты, мятежи, революции - стр. 4

В той России, которую яростно защищала Екатерина перед своими французскими адресатами вроде Вольтера или Дидро, такое высказывание не могло пройти незамеченным. Императрица стремилась доказать, что условия жизни подневольного крестьянства за время ее царствования сильно изменились – и крестьянские ребятишки больше не бегают по снегу босиком, а даже носят валеночки и тулупчики, и избы стали строить не с бычьим пузырем в окнах вместо стекол, а даже вполне застекленные и двухэтажные, – а тут Княжнин в открытую называет рабство – рабством! И не просто называет, а призывает к борьбе за свободы, которые прежде в Новгороде бытовали, потому что Рюрик, прибрав к рукам власть, обратил иноплеменное для него народонаселение в «людей второго сорта», а вольный Новгород – в город княжеский.

Право, какая оказия! Тут – и ослепленные блеском военных подвигов Рюрика сограждане, и законные претенденты на власть, униженные и обиженные заморским избранником престарелого Гостомысла, и горожане, которые организуют сопротивление. А вместо проявления верноподданнических чувств – полнейшая крамола и объявление, что трон Рюрика стоит над бездной, а княжеская и царская власть развращает самых достойных! Один из героев трагедии Княжнина так и говорит:

И происходит откровенный мятеж, с военными действиями. Однако Рюрик разбивает войско Вадима, и берет Вадима в плен, и выводит его, пленного, перед стоящим на коленях некогда свободным новгородским народом. Рюрик, по Княжнину, не злодей, и он готов отдать Вадиму власть, беда лишь, что Вадим желает видеть Новгород свободным городом, республикой, совсем не столицей княжества, а уставший от распрей народ согласен стоять и на коленях, лишь бы наконец-то наступили мир и покой. Герой Княжнина не вынес всеобщего унижения, примерного верноподданничества, добровольного обращения горожан в рабство, потому он закалывает себя кинжалом. «Свобода или смерть!» Иногда смерть – лучше несвободы.

Такое вот «благостное» призвание варягов! Такое вот рождение русской государственности! Прямо-таки плевок в сердце императрицы! Конечно, Екатерина, особенно в свете французских событий, простить подобного вольнодумства Княжнину не могла. Поэт попал в Тайную канцелярию, к недоброй славы Степану Шешковскому и там претерпел экзекуцию. Княжнин, как и его Вадим, унижения не пережил и вскоре после этого тяжело заболел и умер. В 1793 году Сенат постановил его трагедию сжечь (хотя в полной мере это осуществлено и не было). Но с легкой руки Княжнина этот эпизод новгородской истории прочно вошел в русскую литературу. К образу новгородского Вадима обратился поэт Жуковский и слепил на эту тему мистико-романтический текст. Пробовал живописать Вадима и двадцатитрехлетний Пушкин, даже сочинил весьма байроническое начало, сделав Вадима златокудрым и синеглазым славянином, но дело застопорилось. В дальнейшем, как у Княжнина, Пушкин собирался вложить в уста Вадима революционные лозунги, но его отвлекла работа над «Русланом и Людмилой», а потом наступил декабрь 1825 года…