Русский бунт - стр. 10

Показалась красная «М».

– Ненавижу метро, – бросила Лида и спрятала шею.

Стеклянные двери, сшибающие ветром, обыскивающие лица работников, антитеррористические рамки – всё это правда неприветливо.

Мы спускаемся на эскалаторе: Лида стоит ступенькой выше, я еду спиной. Она отболталась – молчим неловко. Приходится говорить мне:

– Шелобей как-то мысль бросил, что Московское метро – это соборность по-советски: всем тесно, всем плохо, у каждого во рту нога его соседа. А искусство – на службе у народа… Ну, станции, то есть.

– Ну да, – говорит она и отстукивает ноготками по поручню. – Не люблю «совок».

Эскалатор кончился, поезд подошёл: вагон гудел и дребезжал. Мы стояли, забившись в угол, и слушали Лидины наушники (хороший способ не говорить и не пялиться в душные лица). Какой-то краут-рок – или типа того.

Вышли на Цветном бульваре – сразу на Садовое. Прощальные блики в окнах. Солнце, пока! Мы налево, ноги просятся вправо. Поздно. Синие сумерки насупились.

Слева – стройлеса в гирлянде. Справа – бесполезная эстакада. Машины, пыхтя, стоят в пробке. Мы их обгоняем.

– Мне нужно зайти в магазин, – сказала Лида.

– Окей, – сказал я.

– «Мир музыки», Садово-Триумфальная, – сказала Лида.

– Почему не до «Чеховской»? – сказал я.

– Пройтись, – сказала Лида.

Мы шли.

Наш бойкий шаг по зимней каше разглядывают неважного вида дома. В центре – реагенты. В центре – лужи. В центре – бесснежье. Башня – впереди: неосталинизм из пластика зажигает огни: вдруг – верхушка становится красно-сине-белым флагом.

– Первый панк был Аввакум, – сказал я.

– Да ну. Он же чисто нифер, – сказала Лида.

– Ну тогда Христос, – сказал я.

– Ты чё. Христос был хиппарём. Не, я конечно понимаю: чем мы, хиппи, не панки… – сказала Лида. – Не люблю Москву зимой.

– Такую никто не любит, – сказал я. (А сам подумал: «Вот бы зима не кончалась никогда». )

– Зимняя Москва – это ловушка, – сказала Лида.

Заговорили о Depeche Mode. Запахло говном. (Канализация.)

Пешеходы неслись по широкому тротуару на скоростях настоящего хайвэя. Большой Каретный, Лихов переулок, Каретный ряд – школьники, побрякивая ранцами, обогнали нас.

– В среду буду говорить с раввином, – сказала Лида.

– О чём? – сказал я.

– Об эмиграции, – сказала Лида.

– Зачем? – сказал я.

– Жить хочу уехать, – сказала Лида.

– А Шелобей? – сказал я. – Осторожнее на переходе!

Желтобокое таксо пронеслось безоглядно.

– Если хочет, – сказала Лида. – Если хочет – вместе поедем.

– Ты ему об этом говорила? – сказал я.

– Нет, – сказала Лида. – Это же очевидно, – сказала она.

Чёрный слепок шины на асфальте. Профиль Лиды трёт нос и чихает.