Русские в Берлине. Сражения за столицу Третьего рейха и оккупация. 1945 - стр. 53
Вальтер явно не поверил моей истории и отправил в тюрьму Плетцензе. Туда отовсюду стекались тысячи пленных».
Зильча отправили в лагерь для военнопленных, снова допросили, а затем определили к отправке в Советский Союз. Однако сразу за Берлином, во время отдыха перед предстоящей долгой дорогой, ему удалось сбежать. В столицу он вернулся переодетый железнодорожником.
Даже когда подручные Бабика продолжали стрелять из здания Рейхстага, русские начали выцарапывать на его стенах свои имена при помощи острых предметов, обмакнутых в краску всех мыслимых цветов. В течение недели стены Рейхстага были покрыты именами до высоты, куда только мог дотянуться человек, а в следующую неделю – куда мог дотянуться человек, взобравшийся на плечи другого.
Одно имя стоит особняком от всех других – оно «запечатлено» особенно большими черными буквами. Имя это приобрело известность, когда «Правда» опубликовала старую фотографию Рейхстага. Несколько дней спустя, в конце марта 1965 года, отставной русский военнослужащий, живущий где-то в провинции, написал своему другу в Москве следующее письмо:
«Дорогой Евгений Аронович. Прошлым вечером случилось нечто чертовски неожиданное. Я встретил нескольких друзей. Они ехидно усмехались и спрашивали: «Ты был в Берлине? Чем ты там занимался?» – «Да, – ответил я, – я там был и много чем занимался. Мы взяли Берлин штурмом, захватили Рейхстаг и несли гарнизонную службу». – «Правда? – сказали они. – А больше ты там ничего не делал?»… И они открыли «Правду» за 21 марта. Я не мог поверить своим глазам. Среди прочих автографов мой выделялся, как что-то неприличное – Мирошников, огромными черными буквами. Я разволновался и вспомнил тот день. Это было 30 апреля 1945 года, когда мы направили все свои орудия на Рейхстаг, и наш командир полка, подполковник Землянский, охрипшим голосом прокричал: «Полк… по Рейхстагу… тысяча залпов… беглый… огонь!!!»
Твой И. Мирошников».
Чтобы взглянуть на картину в начале мая глазами немцев, нам следует вернуться к началу наступления на Одере. Это также позволит нам более пристально присмотреться к стратегии советских генералов на последнем этапе войны и к реакции немцев, находившихся вне стен бункера фюрера, чему мы уделили недостаточно внимания. Что касается событий внутри самого бункера, то тут у авторов хроник полно разногласий – единодушны они лишь в своих потугах представить все как одну великую драму. Однако драма – это совсем не то, что названо таким именем или описано в драматических тонах. По правде говоря, конец нацистских лидеров был далеко не драматическим; скорей жалким, убогим и бесславным.