Русские тексты - стр. 10
Лиза утопилась в пруду не только из-за несчастной любви, но и из-за пристального внимания Карамзина к проблемам самоубийства.
В конце XVIII века самоубийства были модными среди дворянской молодежи, не бытовые, а философские. Право человека распоряжаться своей жизнью и вечный вопрос, что ждет его после смерти, русские сократы решали при помощи пистолета. В своей предсмертной записке молодой ярославский помещик Иван Опочинин писал определенно: «После смерти – нет ничего!.. Прошу покорно, братец, в церквах меня отнюдь не поминать!»
Самоубийцы считали свой выбор высшим проявлением свободы (ну как не вспомнить Достоевского с его Кирилловым), и Карамзин сочувственно относился к философским бредням отравившихся западным скептицизмом недорослей.
Но самоубийство Радищева потрясло Карамзина, его огорчали вошедшие в моду утопленники «Лизиного пруда», и он выступил с резкой отповедью «опасным философам».
Так вот можно дозволять или любить что-либо теоретически, но когда лично коснется…
Карамзин ввел в русский язык больше новых слов, чем все отечественные писатели вместе взятые. А еще он ввел в письменный оборот букву «Ё». Пустяк, казалось бы, но если сосулька на голову или молотком по пальцу, что восклицает русский человек? То-то же…
Крылов Иван Андреевич
В старое доброе докомпьютерное время кроме букваря и сказок была еще одна книга, которую не мог обойти ни один самый нерадивый русский ребенок – басни Крылова.
Пушкин стал народным поэтом благодаря работнику Балде и царю Салтану, компанию Пушкину составил дедушка Крылов – и все, других национальных поэтов у нас нет, ибо чтение стихов – такой же удел немногих избранных, как и их написание.
Когда Крылов умер, произошло дело неслыханное – высочайшим повелением ему был воздвигнут памятник (единственному из русских писателей за всю историю литературы!) в Летнем Саду, необыкновенно удачный: в окружении не то зверюшек, не то аллегорий, все постигший, погруженный в дрему дедушка, рассказавший нам, бесчисленным поколениям внуков, «книгу мудрости народной» – по словам Гоголя.
Большинство сюжетов крыловских басен восходит к тому, что придумал Эзоп; идеи Эзопа использовали и баснописцы античности, и реформатор церкви Мартин Лютер, и блестящий француз Жан де Лафонтен, и русские баснописцы – Сумароков, Дмитриев, Державин. Но только Крылов справился с невероятно трудной задачей – придать античному сюжету национальный характер, и дать басне такую мораль, которая врезалась бы намертво в противоречивое русское сознание.
Басня Эзопа «Ворона и лисица» заканчивается выводом: «Притча уместна против человека неразумного»; Лафонтен тот же сюжет завершает так: «Сударь, запомните: всякий льстец кормится от тех, кто его слушает…»; сверхназидательный Лессинг заменил сыр отравленным мясом – наказаны все; мораль Тредиаковского невнятна: «Всем ты добр, мой ворон, только ты без сердца»; Сумарокова – легковесна: «Сыр выпал из рота лисице на обед». А вот Дедушка просто и на века: «и в сердце льстец всегда отыщет уголок».