Русские суеверия - стр. 87

– «его шибко взяло». «Этот безличный глагол намекает на ту таинственную силу, которую народные суеверия стремятся определить множеством слов мифического значения» (ср. также выражения «надуло», «подступило», «подвалило» и др.) 〈Даль, 1984〉. «Неведомая сила, поражающая человека в болезни, удачно выражается томским словом „тайник“, обозначающим черную немочь, падучую, родимец» 〈Буслаев, 1861〉.

«Сидим это мы, прядем… А на дворе ночь темная-претемная. Вдруг будто курица заклохтала, а оне у нас в сенцах на перемете сидели. Я и говорю: „Поди-ка, Наська, глянь-ка, что это там с курами подеялось?“ А она только это за крюк взялась, – как шаркнет ей под ноги кошка! Я это скорей к дверям, запираю, а девка-то – глянь под лавку, а там уж не кошка, а курица рябая: это он [нечистый дух] так обернулся. Вот с той поры в девку и ступило» 〈Попов, 1903〉.

В таких поверьях и повествованиях, пожалуй, наиболее отчетливо прослеживаются нехристианские представления о стихийности (даже неопределенности), непредсказуемости, «своевольности» влияющих на человеческое бытие существ и сил. «…Поскольку Церковь допускает источником ряда бедствий не грехи человека, но действие беса, это создает основу для колебания в оценке жизненной ситуации. 〈…〉 В различных местных традициях ответственность за бедствие возлагается либо на самого человека… либо на внешние силы, причем характер беды может быть в том и другом случае одним и тем же» 〈Адоньева, Овчинникова, 1993〉.

Попытки «угадывания судьбы», вершимой, согласно церковным канонам, одним лишь Богом, одному Богу ведомой и неотвратимой, были однозначно осуждены Церковью, но оказались неистребимыми. Издревле гадания заменяли во многих случаях «решения ума, сердца и закона» 〈Сенаторский, 1883 〉.

«Загадывала на хозяина с войны. Вижу: купёнок и купёнок [холмик], и всё. А после гадалка говорит: „Тетенька, ты не беспокойся про него. Он в глубоком-преглубоком месте и не придет. И не беспокой его“» (смолен.).

«Приметами, всевозможными суеверными и фаталистическими предзнаменованиями в избытке окутан каждый шаг человека, – констатирует фольклорист-собиратель 1920-х гг. – Они держатся удивительно крепко, и часто они не только пережиток древнего верования, но рождаются вновь, подыскиваются для каждого надлежащего случая» (костр.) 〈Смирнов, 1920〉.

«Под Рождество надо приложить ухо к замку амбара, тогда услышишь, как говорят между собою рыбы, лежащие там. [Колымчане хранят в амбарах подледный промысел.] От них услышишь всю судьбу.

А то ступай в огород [то есть в загородку, где стоит скот], ложись там под коня и слушай. Вон, Гаврила лег об Рождество под коня и слышит, как тот говорит товарищу: „Брат, а ты знаешь, что будет с человеком, что лежит там?“ – „А что?“ – „Ослепнет через год“. Так оно и вышло: ребятишки играли, засыпали ему глаза песком, и Гаврила ослеп. Только дослушать надо до конца, хоть приятное, хоть неприятное, а лежи. Коли встанешь раньше – помрешь» 〈Шкловский, 1892〉.