Русские крестьянские ремесла и промыслы - стр. 9
А были еще и такие, кто сочетал домашние занятия ремеслом в свободное от земледельческих работ время с отхожими работами. Вернулся откуда-нибудь из Донбасса, с шахт, к весенним работам, а в междупарье, когда посвободнее стало, еще и бондарничает или ложки режет. Так мой дед на шахты хаживал да бондарничал: пахотной землей Белоруссия бедна.
Причины всего этого хорошо известны. Еще Н. А. Некрасов назвал виновника такого распространения неземледельческих промыслов: это Царь-голод! Вопреки современным байкам о благоденствовавшей старой России, столь же основательным, как и байки бар старого времени о мужичке, всю зиму лежавшем на теплой печке, русскому крестьянину постоянно угрожал элементарный голод. Ведь великорусский крестьянин обречен был заниматься хлебопашеством в зоне рискованного земледелия. Такая зона – не выдумка советских журналистов, пытавшихся объяснить неблагоприятными условиями провал колхозно-совхозного сельского хозяйства. Это действительно факт.
Все дело в том, что великорусские земли лежат в зоне резко континентального климата. А для него характерен короткий вегетационный период, колоссальные перепады температур и неустойчивая погода. Сельскохозяйственные работы на основной территории России могут вестись только с конца апреля – начала мая до середины сентября – максимум пять месяцев. А скотина содержится в поле и того меньше – четыре месяца: с середины мая до середины сентября. Так что из неполных пяти месяцев сельхозработ нужно выделить еще несколько недель на сенокос, чтобы заготовить корма для восьмимесячного стойлового содержания скота. На сенокос приходится недели три – не более. Это были настолько важные три недели, что в старой России на время сенокоса останавливались фабрики и заводы: с Петровок рабочие уходили в деревню косить сено. Еще хорошо, что Петровки – самое жаркое и сухое время. Но на то он и резко континентальный климат, чтобы жара и сушь неожиданно сменялись затяжными дождями. А сено, скошенное и высушенное, либо даже собранное в копны, – еще не сено. Смочит его дождь – пересушивай, не пересушивай, – толку не много: это уже не то сено. Корова – не овца, и даже не лошадь, она очень разборчива, и прелое сено есть не будет. Потому и говаривал русский крепостной крестьянин: «Хвали сено в стогу, а барина в гробу»: всем хорош барин, и добёр, и щедр, и снисходителен, да кто его знает, какая шлея ему может под хвост попасть, куда он взбрыкнет. Всем хорошо сено в валках или в копнах, но пока оно не сметано в стог, который никакой дождь не пробьет, кто его знает, что из него получится.