Русские эротические сказы - стр. 26
Собрала наших, как заорёт: «Души-и врагов, как голую ложь, пока свинячья моча из ушей не пойдёт! Воткнём им штыки во все чувствительные места!»
Тут наши-то задумались первый раз в жизни: вести её на интересный обед, нет? Найдётся кто такой смелый – предложит ей раздеться?
Нашёлся говорун Антипушка. Гулёный холостой мужик, лет двадцати пяти. Крутил издалека, да намёком высказал ей. Народ, мол, желает раздеться догола ради удовольствия летней погоды, и чтоб вы заодно… А она: «Порадовал ты моё сердце, товарищ! Хорошо, что народ понимает – как не раздеться догола, когда нам надо столько умного народу одеть и обуть? Разденусь и я – но когда последнего мироеда своими руками раздену!»
И перетрясла наших. Ходила с наганом по дворам, в подполы лазила. Сколько пересажала, сколько – на высылку. Людей сажать – не репку, нагинаться не надо. Никакой жалости, кричит, не знаю – а лишь бы на каждую народную слезу отобрать полтинник, у кого спрятан!
Вишь, сколь к месту слезливый народ у ней. До чего предана коммунизму. Вот его, говорит, я знаю – ненаглядный маяк. А боле – ничего!
Что юноша и девушка делают – не знала. И не хочу, дескать, даже знать.
Как она в Красной Армии служила, ей там ремнём руки связали и получили боевой подъём духа. Кричали на ней: «Даёшь победу над Колчаком!» А она рыдала – потом Антипушке призналась. Рыдала и билась, и ей поставили на вид: «Колчака тебе жалко?!» Постановили просить извинения у обиженных товарищей. Простите, мол, мою слабость. Видно, есть ещё у меня снисхождение к врагу. Вперёд при этих классовых делах будет только одна суровость!
Она думала, что и мужики этак же вяжут вожжами руки бабам и беспощадно делают детей. Ничего, мол, – всякая непреклонность на пользу коммунизму. Пусть дети рожаются готовыми красноармейцами. Сколь слёз-де ради нас задушено, столь причитается нам полтинников! Радовалась, что по ночам редкая баба кричит. Суровый народ! Некого-то и заставлять – извинения просить, за слабость.
Заставила лишь сделать колхоз. Объезжает кругом на коне, учитывает полевую работу. А теплынь, раздолье! Мышки в траве снуют, ястребок парит. Облачка – лебяжий пух. Солнышко так и морит на жгучий сон.
Рысит Зоя перелеском: от жары потеет, от бдительности – холод на сердце. Глядь, на краю овсяного поля – какое-то колыхание. Ну, думает, никак враг колхозного строя затеял чего… Стреножила коня, крадётся с наганом к опасному месту. А девичий смех как вдруг вырвется – да ещё, да ещё! Страсть как хорошо кому-то.
Развела овсы руками: ей и засвети в глаза. Мужик без штанов и девка нагишом, рады радёшеньки. Сплотились пупками, потирают друг дружку, помахивают телами. Зоя вгляделась: руки у девушки не связаны, глаза сладкие – ни слезинки в них. И к мужику она этакая ласковая! Он было присмирел чего-то, а она ручкой дотянулась до двух яблочек молоденьких, давай их завлекательно теребить-куердить, ноготками задорить. Они и закачались опять: о девичьи балабончики голые, тугие, беленькие – тук-пристук.