Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава

См.: Шахматов A. A. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 323, 541–542.

Толстое СП. Древнейшая история СССР в освещении Вернадского // Вопросы истории. 1946. № 4. С. 121–122.

См.: Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетии. М., 1901. С. 85; Никитин А. Л. Основания русской истории. М., 2001. С. 203; Эклога. Византийский законодательный свод VIII в. М., 1965. С. 92.

А на самом деле больше. Один такой, «не учтенный» летописью, сын Святослава известен по сообщению византийского историка Иоанна Скилицы о том, что в 1016 г. флот имперского полководца Монга нанес поражение хазарам «при помощи Сфенга, брата Владимира [Святославича]».

Хотя, как будет показано дальше, дату его смерти также следует отодвинуть с 945 г. на промежуток с 951 по 955 г.

Ср. со «старым Ярославом» и «старым Владимиром» в Слове о полку Игореве. Старый там – всего лишь противоположность нынешнему, современному: «Почнем же, братие, повесть сию от старого Владимира до нынешнего Игоря…»

«Русско-византийские договоры, включенные в ПВЛ (Повесть временных лет. – С. Ц.), как ее составная часть, – пишет Н. И. Платонова, – представляют собой источники, первичные по отношению к летописному рассказу о событиях X века на Руси и резко превосходящие его по информативным возможностям» (Платонова Н. И. Русско-византийские договоры как источник для изучения политической истории Руси X в. // Восточная Европа в древности и средневековье: Международная договорная практика Древней Руси. IX чтения памяти члена-корреспондента АН СССР В. Т. Пашуто: Материалы конференции. М., 1997. С. 69). По мнению Ф. И. Успенского, «во всех договорах выражается действительная жизнь и обрисовывается взаимное отношение между русскими и греками и все памятники дают одинаково ценный материал для характеристики быта и государственного положения Киевской Руси» (Успенский Ф. И. История Византийской империи: Период Македонской династии (867–1057). М., 1997. С. 270).

Правда, в Ипатьевском списке рядом с Игорем фигурирует «всякое княжье»: «Мы – от рода русского послы и купцы… посланные от Игоря великого князя русского, и от всякого княжья, и от всех людей Русской земли». Но термин «княжье» сам по себе сомнителен и другим древнерусским памятникам неизвестен. Поэтому вместо выражения «от всякого княжья» следует читать «от всего княжения», как значится в Хлебниковском списке (см.: Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 318). «Княжение» – распространенный летописный термин, означающий «верховное правление» (Фроянов И. Я. Начала русской истории. Избранное. СПб., 2001. С. 723). Кстати, его часто неправильно толкуют в территориально-политическом смысле, как «племенное объединение», «княжество». Но подобное значение «княжения» совершенно чуждо Повести временных лет, которая сообщает, что после смерти Кия, Щека и Хорива «держати почаша род их княженье в полях, а в деревлях свое, а дреговичи свое, а словене свое в Новегороде, а другое на Полоте, иже полочане». В договоре 944 г. «все княжение» – это следующие за Игорем представители власти: княжеская семья (Ольга, Святослав) и «бояре», которые, как будет показано ниже, также являлись членами великокняжеского рода.

Строго говоря, термин Русская земля впервые документально засвидетельствован только в договоре Игоря с греками.

Литаврин Г. Г. О юридическом статусе древних русов в Византии в X столетии: (Предварительные замечания) // Византийские очерки. М., 1991. С. 70.

Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 206.

Черепнин Л. В. К вопросу о характере и форме Древнерусского государства X – начала XIII в. // Исторические записки. М., 1972. Т. 89. С. 358.

См.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 2000. С. 216, 217.

Возможно, в Среднем Приднепровье, в зоне активного межэтнического общения, славяно-«русский» обычай ритуального убийства дружинников обогатился чертами, присущими погребальным обрядам других этносов Русской земли. Подобный обычай с давних пор был характерен для иранского мира Северного Причерноморья. Вот как Геродот описывает погребение скифского царя: в одной могиле с умершим вождем «погребают одну из наложниц царя, предварительно задушив ее, а также виночерпия, повара, конюха, телохранителя, вестника, коней, первенцев всяких других домашних животных… После этого все вместе насыпают над могилой большой холм, причем наперерыв стараются сделать его как можно выше. Спустя год они вновь совершают такие погребальные обряды: из остальных слуг покойного царя выбирают самых усердных… Итак, они умерщвляют 50 человек из слуг удушением (также 50 самых красивых коней), извлекают из трупов внутренности, чрево очищают и наполняют отрубями, а затем зашивают»; трупы коней закрепляли в стоячем положении при помощи деревянных стоек и столбов, после чего сажали на них убитых слуг, воткнув в тело каждого из них прямой кол «до самой шеи». В «скифо-сарматской» Куль-Обской могиле (близ Керчи), в углу гробницы, где находились саркофаги «царя» и «царицы», найдены скелеты коня и человека, – вероятно, конюха, как следует из текста Геродота.

В данном случае имеется в виду ритуальное засвидетельствование вождем своей мужской потенции, которая, согласно представлениям людей архаических обществ, мистическим образом обеспечивала плодородие природы и благополучие людей. Но вместе с тем публичное совокупление выделено Ибн Фадланом в качестве характерной детали «русских» нравов: «И вот один из них [купцов-русов] сочетается со своей девушкой [наложницей], а товарищ его смотрит на него. Иногда же соединяются многие из них в таком положении одни против других [на скамьях в «большом доме»]…»

См.: Бруцкус Ю. Д. Письмо хазарского еврея от X века. Берлин, 1924; Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы X века / Науч. ред., послесл. и коммент. В. Я. Петрухина. М.; Иерусалим, 1997. С. 117–119; Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М, 1990. С. 217–218.

См.: Коковцов В. К. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л., 1932. С. XXX–XXXVI.

См.: Там же. С. XXXVI.

Наличие этого имени в тексте Кембриджской рукописи, по мнению В. К. Коковцова, обличает позднее и не «хазарское» происхождение документа, поскольку «Песах – сравнительно новое еврейское имя, получившее особое распространение среди евреев в Германии. Оно засвидетельствовано, впрочем, документами уже для конца XIII в.» (Коковцов В. К. Еврейско-хазарская переписка в X веке. С. 119).

См.: Мошин В. А. Хельгу Хазарского документа // Slavia, XV, Praha, 1938. С. 191.

См.: Пархоменко В. А. У истоков русской государственности (VIII–XI вв.). Л., 1924.

Тмуторокань (Таматарха) уже в X в. не подчинялась ни Византии, ни Хазарии. На возможности существования здесь в первой половине этого столетия независимого русского княжества настаивает, например, А. Л. Якобсон (Якобсон A. A. Средневековый Крым. Очерки истории и истории материальной культуры. Л., 1964).

См.: Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 326.

Кончина вещего князя в моравской традиции приурочена к 913 г. (см.: Фризе Хр. Ф. История польской церкви. Т. I. Варшава, 1895. С. 41).

См.: Королев A. C. История междукняжеских отношений на Руси в 40-е–70-е годы X века. М, 2000. С. 166–167; Кузьмин А. Г. Падение Перуна: становление христианства на Руси. М., 1988. С. 153–154; Флоровский A. B. Русское летописание и Я. А. Коменский // Летописи и хроники. Сборник статей. 1973 г. М., 1974. С. 312–314; Фризе Хр. Ф. История польской церкви. С. 33–45.

Флоровский A. B. Русское летописание и Я. А. Коменский. С. 312.

В XVI–XVII вв. происхождением от Олега/Александра гордились представители влиятельного моравского рода Жеротинов, заказывавшие специальные генеалогические изыскания для обоснования этого родства, скорее всего вымышленного, так как впоследствии Жеротины претендовали на происхождение от Владимира Святого. Фальшивая генеалогия, разумеется, не опровергает факта существования князя Олега Моравского (см.: Королев A. C. История междукняжеских отношений на Руси в 40-е–70-е годы X века. С. 168).

Правда, моравское предание утверждает, что Олег II будто бы приходился Игорю двоюродным братом. Таким образом, вещий Олег и Игорь связываются родственными узами – как дядя и племянник. Но эти сведения нельзя считать достоверными и самостоятельными, поскольку они явно восходят к новгородскому кругу преданий XV–XVII вв. о призвании Рюрика. Новгородская Иоакимовская летопись, которая вообще входит во многие подробности семейной жизни первых «Рюриковичей», сообщает, в частности, что вещий Олег приходился Игорю дядей по его матери Ефанде – «дочери князя урманского» и одной из жен Рюрика. Не исключено, что в древнерусском летописании произошло слияние Олега Вещего и его наследника Олега II в одного персонажа (например, Новгородская I летопись младшего извода продлевает жизнь вещего Олега до 922 г., а примыкающая к новгородской летописной традиции Устюжская летопись сообщает о его смерти под 927 г.), и на самом деле долгий период «послушания» Игоря вещему князю просто отражает факт зависимости Киева от державы «светлых князей».

Фризе Хр. Ф. История польской церкви. С. 33.

См. показание Ибн Русте: «Местопребывание его [ «свиет-малика», то есть «светлого князя»] находится в середине страны славян… Город, в котором он живет, называется Джарваб…»

Достал Б. Некоторые общие проблемы археологии Древней Руси и Великой Моравии // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 84–85.

См.: Ширинский С. С. Археологические параллели к истории христианства на Руси и в Великой Моравии // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 204.

Гавлик Л. Государство и держава мораван: (К вопросу о месте Великой Моравии в политическом и социальном развитии Европы) // Великая Моравия: Ее историческое и культурное значение. М., 1985. С. 103.

См.: Фризе Хр. Ф. История польской церкви. С. 41.

Или, возможно, Предслава (женское имя; в Повести временных лет упоминается Предслава, дочь Владимира I). Неясность чтения происходит оттого, что члены княжеского рода представлены в договоре послами, из-за чего их имена даются не в именительном, а в родительном падеже: «мы от рода русского послы: великого князя Игоря, именем Ивор… Вуефаст – Святославль, сын Игорев… Каницар – Предславин» и т. д. Поскольку мужские имена с окончанием «слав» пишутся в родительном падеже Святославль, Володиславль, то и мужское имя Предслав вроде бы должно тогда приобрести форму «Предславль» («Каницар [посол] Предславль»). Но с другой стороны, имена женщин в договоре обязательно снабжены сопроводительным замечанием об их социальном статусе: «Искусеви [посол] Ольги княгини», «Шихберн [посол] Сфандры, жены Улебовой». Последнее обстоятельство все-таки склоняет меня к тому, что «Предславин» следует читать в мужском роде, так как на летописное правописание вообще полагаться нельзя.

По мнению СМ. Соловьева, Улеб, не представленный послом лично, к этому времени уже умер (см.: Соловьев СМ. Сочинения. История России с древнейших времен. Кн. I. Т. 1. М., 1993. С. 299. Примеч. 193). Однако этому предположению противоречит наименование Сфандры женой, а не вдовой Улеба. Непонятно также, к чему упоминать в международном договоре умершего человека.

Сильный аргумент СМ. Соловьева (см.: Соловьев СМ. Сочинения. История России с древнейших времен. С. 299. Примеч. 193).

Раткош П. Великая Моравия – территория и общество // Великая Моравия и ее историческое и культурное значение. М., 1985. С. 90.

См.: Пресняков A. C. Княжое право в Древней Руси. СПб., 1909. С. 29.

Имена Игорь, Аминод, Туад, Акун, Алдан, Турд, Тудко – кельтского происхождения; по всей вероятности, они были усвоены рутенами/ ругами в период их проживания в Галлии и к середине X в. сделались уже собственно «русскими» именами, наряду с именем Гуды, известным у галльских рутенов и иллирийских венетов. Володислав, Предслав, Воик, Ут – имена общеславянские, напоминающие о последующей славянизации античных рутенов/ругов и превращении их в русов. Имя Удо носил один из ободритских князей; в вендском Поморье также находился город Утин. Фасты в VIII–X вв. во множестве встречались среди фризов, Улебы – среди эстонской «чуди». О браках членов «русского рода» с представительницами знатных аланских родов Киевской земли свидетельствует имя Улебовой жены Сфандры – от иран. Сфанд – название последнего месяца года (см.: Королев A. C. История междукняжеских отношений на Руси в 40-е–70-е годы X века. М., 2000. С. 33; Кузьмин А. Г. Об этнической природе варягов // Вопросы истории. 1974. № 3; Кузьмин А. Г. Древнерусские имена и их параллели // «Откуда есть пошла Русская земля». Кн. 1. М., 1986. С. 643–654).

См.: Королев A. C. История междукняжеских отношений на Руси в 40-е–70-е годы X века. С. 33, 34.

Гедеонов CA. Варяги и Русь. Ч. 2. СПб., 1876. С. XXXIV; Рапов О. М. «Знаки Рюриковичей» и символ сокола // Советская археология. 1968. № 3. С. 66–69.

См.: Сотникова М. П., Спасский И. Г. Тысячелетие древнейших монет России. Сводный каталог русских монет X–XI веков. Л., 1983. С. 199–201.

Никитин A. A. Основания русской истории. С. 308.

См.: Королев A. C. История междукняжеских отношений на Руси в 40-е–70-е годы X века. С. 52–53.

Для исторической критики этот вывод очевиден. Если В. О. Ключевский еще колебался, относя призвание князей-варягов к «темным преданиям» нашей летописи (см.: Ключевский В. О. Сочинения: В 9 т. М., 1989. Т. I. С. 145), то Д. И. Иловайский уже начисто отвергал в летописном сказании о призвании Рюрика какую-либо историческую основу (см.: Иловайский Д. И. История России. Часть I. М., 1876. С. 19–25). Историки XX в. выражались еще более определенно. Е. Ф. Шмурло называл летописную родословную «сказкой-легендой» (Шмурло Е. Ф. Курс русской истории. Возникновение и образование Русского государства (862–1462). Изд. 2-е, испр. Т. 1. СПб., 1999. С. 73). СП. Толстов и М. Н. Тихомиров были уверены в том, «что перед нами, бесспорно, сознательно фальсифицированная родословная» (Толстов СП. Древнейшая история СССР в освещении Вернадского // Вопросы истории. 1946. № 4. С. 122). Б. А. Рыбакову летописная генеалогия представлялась «примитивно искусственной» (Рыбаков Б. А. Мир истории. Начальные века русской истории. М., 1987. С. 65). Для А. Л. Никитина Рюрик – «всего только легенда и, подобно поручику Киже, на Руси „фигуры не имеет“» (Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 164).

Предположение о том, что автор Слова в данном фрагменте имеет в виду каких-то конкретных личностей своего времени, сталкивается с рядом трудностей. Так, невозможно персонифицировать «Ярослава». Черниговский князь Ярослав Всеволодович – кандидатура неподходящая, потому что в «наведении поганых» на Русскую землю он стал повинен, согласно летописи, только в 1195 и 1196 гг., то есть спустя десять – одиннадцать лет после похода Игоря Святославича. К тому же он упоминается в «златом слове» Святослава Всеволодовича («А уже не вижду власти [силы] сильнаго и богатаго и многовоя брата моего Ярослава с черниговскими былями [боярами]…»), а не в числе князей, к которым обращен авторский призыв отомстить «за раны Игоревы». Среди последних, впрочем, есть галицкий князь Ярослав Владимирович (Осмомысл), однако летопись не знает за ним никаких черных дел, в том числе предательских сношений с половцами.

Крайне спорно выглядит и отождествление «внуцей Всеславовых» с внуками полоцкого князя Всеслава Брячиславича. Замечено, в частности, что слова «внук», «внуки» встречаются в Слове шесть раз, «и только единожды („Игоря… внука Ольгова“) безусловно в значении „сын сына“», из чего следует обоснованный вывод, что «эти речения («внуци Всеславли» и «жизнь Всеславля». – С. Ц.) к Всеславу Брячиславичу не имеют отношения» (Энциклопедия Слова о полку Игореве. Т. 1. А – В. СПб., 1995. С. 216, 261).

«Вы бо своими крамолами начясте наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Всеславлю» – странный упрек. Негодующее обращение автора Слова совершенно не вписывается в историческую ситуацию конца XII в., когда семейная вражда Ярославичей и Всеславичей уже перестала быть живым нервом княжих усобиц вследствие разделения Ярославичей на два враждующих клана – Мономашичей и Ольговичей, которые, собственно, и «наводили поганых» на Русскую землю при жизни автора Слова. Но почин в использовании половецкой силы для улаживания княжеских распрей принадлежал, конечно, не Мономашичам, не Ольговичам, и уж тем более не внукам Всеслава Полоцкого, которым летопись вообще отводит весьма скромное место в братоубийственных войнах того времени. Фраза «вы бо своими крамолами начясте наводити поганыя на землю Рускую» по отношению к князьям второй половины XII в. выглядит очевидным анахронизмом.

Еще более удивительным представляется посмертный патронаж Всеслава Полоцкого над Русской землей, которая оказывается вдруг «Всеславовым достоянием». Между тем этот князь сидел на киевском столе очень недолго, всего около года (с 1068 по 1069 г.), и, строго говоря, отнюдь не на легитимных основаниях, будучи, по сути, ставленником мятежных киевлян. За исключением этого кратковременного эпизода, его реальная власть над Русской землей никогда не выходила за пределы Полоцкого княжества.

Летописец как будто иллюстрирует этот тезис историческими сводками. 1065 год. «В се же лето Всеслав [Полоцкий] рать почал… по сем же быша усобица многа, и нашествие поганых на землю Русскую…» 1067 год. Новая распря: «Заратися Всеслав, сын Брячиславль, Полотцкий, и зая Новгород до Неревьского конца и пожьже… Ярославиче же трие, Изяслав, Святослав, Всеволод, совокупивше многы вой, идоша на Всеслава Полотцкого… И поидоша к Немизи [река Немига, приток Свислочи], и Всеслав поиде противу, и совокупишася обои на Немизи… и одоле Изяслав, и Святослав и Всеволод, а Всеслав бежа». Бедственные последствия кровопролитной сечи на реке Немиге – первой крупной междоусобной резни после смерти Ярослава I – отмечены и в Слове, как раз в следующей за нашим фрагментом песне о Всеславе Полоцком, который «скочи волком до Немиги с Дудуток»: «На Немизе снопы стелют головами, молотят чепи харалужные [цепями булатными], на тоце [на току] живот кладут, веют душу от тела. Немизе кровави брезе [берега] не бологом бяхуть посеяни [не хлебом были засеяны], посеяни костьми русских сынов». Как результат: «В лето 6576 [1068 г.]. Приидоша иноплеменницы на Русскую землю, половци мнози, Изяслав же, и Святослав и Всеволод изыдоша противу им на Алто [река Альта]… грех ради наших пусти Бог на ны [нас] половец поганых, и побегоша Русьстии князи», а половцы «разсыпалися по земли».

Год 1069: «Изяслав… прогна Всеслава из Полотьска». На следующее лето «воеваша половци у Ростовца, у Неятина» и т. д. Наконец дошло и до целенаправленного «наведения поганых на землю Русскую» самими же князьями. По летописи, первыми (в 1078 г.) пригласили половцев под русские стяги черниговский князь Олег Святославич и смоленский князь Борис Вячеславич – оба «Ярославли», внуки Ярослава I.

«Люба девица» Всеслава – это Киев, как явствует из последующей фразы: «Тъй клюками подпръся, окони и скочи к граду Кыеву и дотчеся стружим злата стола киевского…», то есть: полагаясь на свои «клюки» («хитрость», вещую мудрость), вскочил на коня и помчался к Киеву, коснулся копьем золотого стола киевского.

Пленяясь соблазнительным созвучием, большинство комментаторов совершают ошибку, усматривая в «веках Трояних» намек на войны римского императора Траяна в Дакии или даже смутное воспоминание о Троянской войне. Нет нужды доказывать, что ни то ни другое событие не сделало эпохи в славянской истории и потому не могло остаться в древнерусском фольклоре.

См.: Афанасьев А. Н. Мифы, поверья и суеверия славян. Т. 2. М., 2002. С. 497, 607–609.

См.: Вернадский Г. В. Киевская Русь. Тверь; Москва, 2001. С. 62.

А. Л. Никитин видел во Всеславе персонаж «совершенно неизвестного нам общеславянского эпоса», «мифического общеславянского героя или прародителя („Все-слав“)», который в сознании поэта конца XII в. «слился с образом современного ему полоцкого князя Всеслава Брячиславича, благодаря чему последний и оказался окутан покровом тайны и волшебства» (Никитин A.A. Основания русской истории. С. 454; Он же. Слово о полку Игореве: Тексты. События. Люди. Исследования и статьи. М., 1998. С. 185).

См.: Веселовский А. Н. Былины о Волхе Всеславиче и поэмы об Ортните // Русский фольклор. СПб., 1993. Т. 27.

См.: Азбелев С. Н. Предания о древнейших князьях Руси по записям XI–XX вв. // Славянская традиционная культура и современный мир. М, 1997. Вып. 1.

Впоследствии отчество Всеславич закрепилось в былинах и некоторых летописях за одним Владимиром I (см.: Моисеева Г. Н. Кто они – «внуци Всеславли» в Слове о полку Игореве // Исследования по древней и новой литературе. Л., 1987. С. 158) – вероятно, по его исключительной роли в русской истории и по исторической ассоциации с достославным Владимиром Всеславичем V столетия.

Другие варианты этого имени: Свенельд, Свенальд, Свенд(т)ельд. Правильнее, по-видимому, все же Свенгельд, так как эта транскрипция корректируется сообщением Льва Диакона о находившемся в войске Святослава Игоревича знатном русе по имени Сфенкел.

Другие летописные формы этого этнонима – «уличи» и «улучи», по мнению О. Н. Трубачева, закономерно отражают тюркскую передачу древнерусского слова «угличи» (Трубачев О. Н. О племенном названии уличи // Вопросы славянского языкознания. М., 1961. С. 186, 187).

Татищев В. Н. Собрание сочинений: В 8 т.: История Российская. Репринт с изд. 1963, 1964 гг. М, 1994. Т. II–III. С. 216.

Соболевский А. И. Русские местные названия и язык скифов и сарматов // Русский филологический вестник. LXIV. 1910. С. 186.

Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. М, 1982. С. 132.

Сторонники мнения об исконном проживании угличей в Нижнем Поднестровье склонны помещать древний Пересечен на месте современной деревни Пересечина (в 26 км от города Оргеев в Молдавии). Но археологи не нашли здесь следов существования древнерусского города. В то же время город Пересечен, расположенный где-то в низовьях Днепра, упоминается летописью в связи с событиями 1154 г., а также в перечне древнерусских городов конца XIV в. «А се имена всем градам рускым, далним и ближним» (Рыбаков Б. А. Уличи (историко-географические заметки) // Краткие сообщения Института истории материальной культуры Академии наук СССР. XXXV. 1950. С. 5–7; Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. С. 131).

См.: Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. С. 132.

Принято считать, что племенное название тиверцев происходит от скифо-сарматского названия Днестра – Тирас, Тира (иран. turas – «быстрый») и буквально означает «днестровцы» (Фасмер М. Этимологический словарь. В 4-х тт. Изд. 2-е. М., 1986. Т. IV. С. 55; Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. С. 129). Однако вряд ли это так, ибо при славянской интерпретации иранского «Тирас» можно было бы ожидать скорее формы «тирасцы». Память о тиверцах сохранилась в названии древнерусского поселения XIV в. – Тивров (южнее современной Винницы), которое, однако же, находилось не на Днестре/Тирасе, а на Южном Буге.

Федоров Г. Б. Тиверцы // Вестник древней истории. № 2. 1952. С. 250–259.

Археологи обнаружили в Поднестровье около 40 славянских городищ (Князъкий И. О. Славяне, волохи и кочевники Днестровско-Карпатских земель (конец IX – сер. XIII в.). Коломна, 1997. С. 40).

См.: Державин Н. С. Славяне в древности. М., 1946. С. 29.

Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. С. 102.

Для ее создания наиболее надежным материалом в настоящее время признаны курганные находки. Характерной особенностью древлянских курганов современная археология считает скопления золы и угольков в насыпях, всегда находящиеся выше захоронений. Обыкновенно это тонкая зольно-угольная прослойка в центре кургана (см.: Русанова И. П. Территория древлян по археологическим данным // Советская археология. 1960. № 1. С. 63–69). Однако и с этим определяющим признаком не все обстоит благополучно. Курганы со «специфически древлянскими особенностями» на правобережье Днепра, к западу от Киева, довольно редки и буквально тонут в массе окружающих их курганных погребений, не имеющих указанных отличий. Получается, что древляне не были основным населением «Деревьской земли»? «Курганная» методика вынуждена дать утвердительный ответ, который, разумеется, немедленно заводит историка в тупик. К тому же все исследованные «специфически древлянские» курганы насыпаны в XI–XII вв. Отсюда с необходимостью должен следовать вывод, что в предыдущий период (IX–X вв.) древлянский этнос выработал и закрепил присущие только ему этнографические особенности. Но обобщение археологического материала с территории Припятско-Ужского бассейна приводит к совершенно противоположному заключению: «История древлянского племени кратковременна… Ранняя потеря племенной самостоятельности привела к стиранию этнографических черт. Современная диалектология и этнография уже совсем не обнаруживает каких-либо особенностей, оставшихся от племенного периода древлян» (Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. С. 106). Действительно, этноним «древляне» исчезает со страниц Повести временных лет сразу же после завершения карательной экспедиции Ольги, и только их племенная территория изредка упоминается в дальнейшем (последний раз в статье под 1136 г.: «Паки же Олговичи с половци переидоша Днепр, декабря в 29, и почаша воевати от Трьполя около Красна и Васильева и до Белогорода, оли же до Киева, и по Желани и до Вышьгорода, и до Дерев, и чрес Лыбедь стреляхуся»). Но ведь тогда и погребальная обрядность древлян, вместе с другими племенными особенностями, под влиянием более сильных соседей должна была постепенно утратить этнографическую индивидуальность, а не приобрести ее.

См.: Демин A.C. О некоторых особенностях архаического литературного творчества (постановка вопроса на материале Повести временных лет) // Культура славян и Русь. М., 1998. С. 65.

См. сообщение Ибн Фадлана о гузах (огузах): «Они не знают блуда, но если относительно кого-либо они узнают какое-либо дело, то они разрывают его на две половины, а именно: они соединяют вместе промежуток веток двух деревьев, потом привязывают его к веткам и пускают оба дерева, и находящийся при выпрямлении их [деревьев] разрывается».

Петру хин В.Я. Из древнейшей истории русского права. Игорь Старый – князь-«волк» // Philologia slavica. M., 1993. С. 127.

См.: Рыдзевская Е. А. Древняя Русь и Скандинавия IX–XIV вв. М, 1978. С. 194.

См.: Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 326.

Термин «Климаты», встречающийся в средневековой византийской литературе, связан с позднеантичной географической традицией, согласно которой поверхность земли делилась на несколько (обыкновенно семь или девять) «климатических» поясов. У Константина Багрянородного «Климаты» – это область горного Крыма между Херсоном и Боспором: «От Херсона до Боспора расположены крепости Климатов, а расстояние – 300 миль» (впрочем, в другом месте он пишет и о «девяти «Климатах» Хазарии», прилегающих к Алании). Крымские «Климаты» (вероятно, не все, но значительная их часть) входили в Херсонскую фему (военно-административный округ), и Константин неоднократно выражает озабоченность их безопасностью.

См.: Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 112.

Там же. С. 113–114.

См.: Истрин В. М. Хроника Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе. Т. 1. Пг., 1920. С. 59.

«Имаша по черне куне», – говорит Повесть временных лет. Согласно А. Л. Никитину, «термин „черная куна"… означает не „шкурку куницы", как по обычаю полагают, а именно „двойную дань"…». Вне летописного текста термин этот встречается только в новгородских документах XV в., где он «является синонимом понятия „черный бор", обозначая экстремальный, целевой побор с тяглового населения определенной территории» (Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 200, 233).

По мнению А. Л. Никитина, «на протяжении X в. „русь" контролировала в Причерноморье по меньшей мере два ключевых региона – Поднепровье с обитающими там славянскими племенами, и два района Крымского полуострова – Тарханкут, обращенный к устью Днепра идеальной гаванью нынешнего пос. Черноморский (быв. Акмечеть), получивший в последующее время название „Варанголимен", и берега Боспора Киммерийского, по которому проходил торговый путь в Хазарию, Булгар, Итиль и далее, к берегам Каспия и на мусульманский Восток» (Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 326).

См.: Васильевский В. Г. Житие Стефана Сурожского // Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1889. Июнь. С. 448–450.

См.: Плетнева С. А. Печенеги // Исчезнувшие народы. М., 1988. С. 35.

В государственное объединение Кангюй/Кангар (II в. до н. э. – IV в. н. э.) входили кочевые и оседлые племена на землях Хорезма, в районе среднего и нижнего течения Сырдарьи.

Ср. финноугорский гидроним «Печенга».

См.: Археология СССР. Степи Евразии в эпоху средневековья. М., 1981. С. 217, 221.

См.: Плетнева С. А. Печенеги. С. 35–36.

В 890 г., когда венгерская орда отправилась в очередной набег (по-видимому, на моравских славян), печенеги обрушились на их кочевья и вырезали оставшихся дома немногочисленных мужчин и беззащитные семьи. Это заставило венгров откочевать на запад – в Паннонию.

Тогда как, например, в ряде поселений славянской Буковины конца IX – начала X в. доля костей домашних животных превышает 90 % (см.: История крестьянства в Европе. В 2 т. М., 1985. Т. 1. С. 43).

H.M. Карамзин, называя историю со сватовством баснословием, все же уверял читателей своей «Истории», что императора, верно, очаровала мудрость Ольги.

Первые упоминания об Ольге в древнерусских источниках встречаются у Иакова Мниха и митрополита Илариона – авторов второй трети XI столетия. В их весьма кратких характеристиках святой княгини еще отсутствуют многие подробности, вошедшие позднее в Повесть временных лет и Ольгины жития.

См.: Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 202; Рыбаков Б. А. Мир истории. Начальные века русской истории. М., 1987. С. 113.

A.A. Шахматов полагал, что этот летописный свод содержит «более древнюю, полную и более исправленную редакцию Начального свода» {Шахматов A.A. О начальном Киевском летописном своде. М., 1897. С. 56).

На 920-е гг. указывает и Б. А. Рыбаков (см.: Рыбаков Б. А. Мир истории. С. ИЗ).

Пчелов Е. В. Генеалогия древнерусских князей IX – начала XI в. М., 2001. С. 129.

Ольгино Житие в редакции Димитрия Ростовского (1651–1709) сообщает, что Ольга «из Новаграда иде в отечество свое, иде же родися, в весь Выбутскую и поучи сродники своя познанию Бога. Егда же в стране той прииде к брегу реки, зовомой Великой, иде же иная река от востока, Пскова нарицаемая, впадает, бяше же на том месте лес велик, и прорече, еже на месте том быти граду велику и славну. И возвратися в Киев, посла довольно злата и сребра, повеле город Псков созидати и люди населяти» [цит. по: Татищев В. Н. Собрание сочинений в 8-ми тт.: История Российская. – Репринт с изд. 1963, 1964 гг. – М., 1994. Т. IV. С. 404).

Однако простота эта – мнимая, ибо скрывает в себе залог будущего величия. Делая Ольгу перевощицей, Житие на самом деле уподобляет ее матери Константина Великого, императрице Елене (по древнерусской традиции – небесной покровительнице Ольги/Елены), которая до своего августейшего брака была дочерью смотрителя почтовой станции (Карташев A.B. История Русской Церкви. Т. 1. М., 2000. С. 120).

Однако саги почему-то именуют эту «свою» Ольгу/Хельгу искаженным именем Алогия, не говоря при этом ни слова о ее «варяжестве». Непонятно также, каким образом скандинавка Хельга очутилась в Псковской земле, которая даже по норманистским меркам «не являлась тем центром, где были сильны позиции скандинавов» (Пчелов Е. В. Генеалогия древнерусских князей IX – начала XI в. С. 128).

Летописные сообщения о походах с севера на юг Аскольда и Дира, а потом Олега безусловно относятся к области преданий, являясь «отзвуками позднейших событий времени Владимира и Ярослава, которые завоевали Киев из Новгорода» (Ловмянъский X. Русь и норманны. М., 1985. С. 137). По мнению A.A. Шахматова, древнейшие летописные известия об Олеге вообще не называли его столицы, откуда он совершил завоевание Киева (см.: Шахматов A. A. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 543–544, 612).

Мысль о браке с простолюдином отметалась членами княжеских родов с порога. Рогнеда, отказывая Владимиру в своей руке, попрекнула жениха именно его происхождением от матери-ключницы: «Не хочу разуть робичича [сына рабыни]…» Разувание жениха – элемент древнерусского свадебного обряда.

Юный Игорь, гласит предание, как-то раз охотился «в области Псковской» и, желая переправиться на другой берег реки Великой, окликнул проплывавшего мимо лодочника. Сев в лодку, князь обнаружил, что правит ею девушка необыкновенной красоты. Игорь попытался тут же совратить ее, но был остановлен благочестивыми и разумными речами своего перевозчика. Устыдившись, он оставил свои нечистые помыслы, но впоследствии, когда ему пришла пора жениться, он вспомнил «дивную в девицах» Ольгу и послал за ней своего сродника – вещего Олега. Нетрудно заметить, что славянка-язычница копирует здесь идеальное поведение благочестивой девицы из русского терема XV–XVI вв., воспитанной в традициях Домостроя. Но в языческом обществе добрачные сексуальные отношения не расценивались как «поругание» девичьей чести (ср., напр., с сообщением писателя XI в. аль-Бекри о славянских нравах того времени: «А когда девица кого полюбит, то она к нему отправляется и у него удовлетворяет свою страсть»). В русском фольклоре встреча на переправе означает предвозвестие свадьбы (см.: Афанасьев А. Н. Мифы, поверья и суеверия славян. В 3 т. М., 2002. Т. I. С. 89).

См.: Седов В. В. Начало городов на Руси // Труды V Международного конгресса славянской археологии. 1–1. М., 1987.

Иловайский Д. И. Вероятное происхождение св. княгини Ольги и Новый источник о князе Олеге // Иловайский Д. И. Исторические сочинения. Ч. 3-я. М., 1914. С. 441–448.

Леонид (Кавелин), архимандрит. Откуда родом была св. великая княгиня русская Ольга? // Русская старина. 1888. № 7. С. 217. Эту версию происхождения Ольги поддержал Д. И. Иловайский (Иловайский Д. И. Вероятное происхождение св. княгини Ольги и Новый источник о князе Олеге).

Болгарские историки, опираясь на установленное тождество Плиски и Плескова, провозглашают Ольгу коренной болгаркой, племянницей царя Симеона (888–927) (см.: Нестор, архимандрит. Имал ли е в жилите си българска кръв киевският княз Светослав Игоревич? // Духовна култура. 1964. № 12. С. 12–16; Он же. Българският цар Симеон и Киевска Русия // Духовна култура. 1965. № 7–8. С. 45–53; Чилингиров С. Какво е дал българинът на другите народи. София, 1941). А. Л. Никитина, одного из российских сторонников болгарской версии, не устраивает здесь только личность Ольгиного дяди. «Пересмотр традиционной хронологии Повести временных лет в отношении Олега, Игоря и Ольги, – пишет он, – делает сомнительным возможность столь близкого родства последней с Симеоном…» (Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 210). Но сам факт происхождения Ольги из болгарской Плиски кажется ему неоспоримым, что, в свою очередь, объявляется «недвусмысленным свидетельством ее родства с царствующим домом Первого Болгарского царства и непосредственно со здравствующим в то время царем Петром Симеоновичем (сыном и наследником царя Симеона. – С. Ц.)…» (Там же. С. 218). В подтверждение тому ученый ссылается на почести, которыми сопровождались два приема Ольги во дворце Константина Багрянородного: «Обязательный в таких случаях тройной прискинесис (поклон, при котором распростираются на полу) для нее был заменен лишь легким наклоном головы, а затем, сидя в присутствии императрицы и императора, она беседовала с последним „сколько пожелала"» (Там же. С. 217). Выстраивается следующая цепочка доказательств. Петр Симеонович был женат на Марии-Ирине, внучке императора Романа I Лакапина (920–944); «в таком случае Ольга/Эльга приходилась императору (Константину Багрянородному. – С. Ι/.)··· свойственницей, почему и была принята во внутренних покоях дворца, куда не допускались иностранные послы и вообще иноземцы» (Там же. С. 218). Здесь уместно заметить, что Ольга все же не была ни послом, ни «вообще иноземкой», а приехала в Константинополь в качестве главы суверенного государства, в связи с чем с полным основанием могла рассчитывать на особое к себе внимание. Значит, оказанные Ольге почести не были обусловлены ни ее свойством с императором, ни родственными связями с болгарским царствующим домом, а объясняются ее статусом великой русской княгини, «архонтиссы Росии». Итак, описание приемов Ольги Константином отнюдь не свидетельствует о том, что она была кровной болгаркой из семьи правителей Первого Болгарского царства. Кстати, будь она болгарской царевной, то, конечно, была бы крещена еще в младенчестве и вряд ли стала бы женой русского князя-язычника.

См.: Рамм Б. Я. Папство и Русь в X–XV веках. М, 1959. С. 58.

Макарий, митрополит. История христианства в России. СПб., 1897. Т. I. С. 228.

Возвращаясь к именованию Ольгиного отца «половецким князем» («дщерь Тмутаркана, князя половецкого»), замечу, что смешение русов с половцами можно считать достаточно характерным явлением для поздних средневековых источников. Например, в сербском переводе XIV в. дополнений к византийскому хронографу Зонары читаем: «Роды же нарицаемые руси, кумане [одно из названий половцев] сущи, живяху во Евксине…» В Мазуринском летописце есть легенда о пяти братьях – родоначальниках народов Великой Скифии: два из них звались Рус и Куман. Таким образом, перед нами устойчивая традиция «наложения» друг на друга этнонимов «русы» и «половцы», или их коренной связи. Ее возникновение, по-видимому, объясняется весьма распространенным обычаем средневековой историографии присваивать «новым» народам, недавно обосновавшимся в «древней» земле, название этой земли, закрепившееся за ней гораздо ранее. Так, славяне, проникнув в «Великую Скифию», сделались «скифами», обосновавшиеся в Крыму русы – «таврами», «тавроскифами» и т. д. Как мы видели, Тутракан находился в области, которая даже в XVII в., по убеждению древнерусских книжников, «быша Русь» (приписка к «Сказанию о Русской грамоте»). Поэтому этнонимы «русский» и «половец» в этом регионе впоследствии могли быть синонимами.

Особенно абсурдно эта фраза звучит при «норманнской» трактовке происхождения древнерусского государства.

См.: Литаврин Г. Г. Древняя Русь, Болгария и Византия в IX–X вв. // IX Международный съезд славистов. История, культура, этнография и фольклор славянских народов. М., 1983. С. 73–74.

Тихомиров М. Н. Исторические связи русского народа с южными славянами с древнейших времен до половины XVII в. // Тихомиров М. Н. Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М., 1969. С. 107.

В 919 г. законный василевс ромеев Константин VII Багрянородный, 14-летний сын умершего императора Льва VI Мудрого, женился на Елене, дочери влиятельного вельможи Романа Лакапина, и присвоил тестю вначале титул василеопатора («отца императора», регента), а затем венчал его как кесаря и соправителя. С 920 по 944 г. Роман Лакапин фактически замещал на троне Константина VII. В 921 г. он сделал своим соправителем старшего сына Христофора (ум. в 931 г.), а в 924 г. соправителями Романа стали и два других его сына – Стефан и Константин.

В символике народов средневековой Европы щит символизировал защиту, покровительство. В древнерусском языке имелось слово «победница» со значением «заступница» (см.: Данилевский H.H. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX–XII вв.). М., 1999. С. 365–366).

Правда, от византийских писателей имеем известие, что в 935 г. отряд русов в 415 человек участвовал на стороне империи в войне против лангобардов. В том же году 700 русов сопровождали протоспафария Епифания в его дипломатической поездке к Гуго Провансальскому, а годом раньше такое же количество русов присутствовало на переговорах патрикия Косьмы с лангобардами. Но лишь небольшая часть из них могла принадлежать к державе «светлых князей» (Карпатской и Киевской Русиям). Большинство этих «русских» наемников, по определению Константина Багрянородного, были «франками», то есть выходцами из славянского Поморья и дунайской Русамарки – областей, находившихся под непосредственной юрисдикцией восточнофранкской империи Каролингов или входивших в сферу ее влияния.

В старинных песнях карпатских русинов, записанных в XIX в., поется: «В чистом поле шатер стоит; в шатре сидят добры молодцы, сидят они, думу думают: как пойдем мы к кузнецу доброму, покуем себе медные челна, медные челна, золотые весла; как пустимся мы на тихий Дунай, вдоль Дуная под Царь-город. Ой, чуем там доброго пана, что платит щедро за службу молодецкую: дает, что год, по сту червонных; по сту червонных да по вороному коню; по вороному коню да по сабельке; по сабельке да по кафтанчику; по кафтанчику да по шапочке; по шапочке да по красной девице» (Соловьев СМ. Сочинения. История России с древнейших времен. Кн. I. Т. 1. М., 1993. С. 258).

См.: Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962. С. 373; Коковцов В. К. Еврейско-хазарская переписка в X веке. С. XXXIV.

См.: Баранов H.A. О восстании Иоанна Готского // Феодальная Таврика. Киев, 1974. С. 153 и след.; Домбровскый О. И. Средневековые поселения и «исары» крымского Южнобережья // Феодальная Таврика. Киев, 1974. С. 8 и след.

Историки, некритично использующие указанное сообщение Кембриджского документа, порой говорят даже о размещении в Киеве хазарского гарнизона, ссылаясь на название одного киевского района – Козаре (Голб И., Прицак О. Хазарско-еврейские документы X века / Науч. ред., послесл. и коммент. В. Я. Петрухина. М.; Иерусалим, 1997). Однако мнение это неосновательно. Термин «козаре» имеет общеславянские корни, а сходные топонимы распространены далеко за пределами Киевской Руси: в средневековых польских документах встречаются населенные пункты Козара, Козарки, Козаровичи; на Среднем Дунае имелись Козар и Козари; даже Новгородская земля обзавелась урочищем Хазарницы на реке Ловати. Названия всех этих местечек, не исключая и киевского «Козаре», восходят к праславянскому слову «kozarb» – «козий пастух» (Этимологический словарь славянских языков. Вып. 12. М., 1985. С. 21–22). Столь же неоправданна ссылка на известие Масуди: «русы и славяне – войско царя [Хазарии] и его рабы». Под «рабством» русов арабский писатель в данном случае подразумевает не владычество Хазарии над Киевской Русью, а абсолютную власть кагана над жизнью его воинов, сдеди которых было немало русско-славянских наемников. По сообщению Иакута, если хазарское войско обращалось в бегство, «то предается смерти всякий, кто из него возвратится к нему [кагану]».

Сефард (испанский еврей) Хасдай ибн Шафрут был приближенным кордовского халифа Абдаррахмана III (912–961). Узнав от еврейских купцов, что правитель далекой Хазарии является его единоверцем, он отправил с ними письмо, содержавшее различные вопросы к хазарскому царю, касавшиеся его страны. Ответил на это послание один из последних правителей каганата – царь Иосиф.

Фризе Хр. Ф. История польской церкви. С. 41.

См.: Петру хин В.Я. Славяне, варяги и хазары на юге России. К проблеме формирования древнерусского государства // Древнейшие государства Восточной Европы. М., 1995. С. 73.

Точно так же Оттону I во второй половине 60-х – начале 70-х гг. X в. пришлось силой вырывать у Византии признание его императорского титула.

Строительство больших военных судов, вмещавших до четырех десятков воинов, отличает именно славянские морские традиции. Так, характеризуя вооруженные силы Хорватии, Константин Багрянородный пишет, что помимо весьма многочисленного пешего войска хорватский правитель может выставить 80 саген (больших ладей) и 100 кондур (лодок). В каждом сагене, по сведениям императора, помещалось около 40 человек, в больших кондурах до 20, в малых – до 10 («Об управлении империей»).

Византия находилась тогда в дружественных отношениях с Болгарией. Болгарский царь Петр был зятем Романа I (по его внучке) и получил от него титул «василевса болгар».

Хеландия – крупное военное судно, вмещавшее около 100 гребцов и несколько десятков воинов.

Патрикий – придворный титул высшего ранга, введенный в IV в. Константином I Великим и просуществовавший до начала XII в.

Основу «жидкого огня» составляла природная чистая нефть. Однако его секрет «состоял не столько в соотношении входящих в смесь ингредиентов, сколько в технологии и методах ее использования, а именно: в точном определении степени подогрева герметически закрытого котла и в степени давления на поверхность смеси воздуха, нагнетаемого с помощью мехов. В нужный момент кран, запирающий выход из котла в сифон, открывался, к выходному отверстию подносилась лампадка с открытым огнем, и с силой выбрасываемая горючая жидкость, воспламенившись, извергалась на суда или осадные машины врага» (Константин Багрянородный. Об управлении империей (текст, перевод, комментарий) / Под ред. Г. Г. Литаврина и А. П. Новосельцева. М, 1989. С. 342. Примеч. 33).

Половой И. Я. К вопросу о первом походе Игоря против Византии (Сравнительный анализ русских и византийских источников) // Византийский временник. Т. XVIII. М, 1961. С. 86.

В византийских источниках Стеноном называют: 1) деревню на европейском берегу Босфора; 2) весь европейский берег Босфора (см.: Половой Н. Я. К вопросу о первом походе Игоря против Византии. С. 94). В данном случае имеется в виду первое значение. Нападение на Стеной не могло быть совершено таврическими русами, отплывшими, согласно Продолжателю Феофана, «к Сгоре», местности на малоазийском побережье Босфора – еще одно свидетельство разделения русского флота.

В середине VII в. многие славянские племена, вторгнувшиеся на Балканы, признали верховенство византийского императора. Многочисленная славянская колония была размещена имперскими властями в Вифинии в качестве военнообязанных.

Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX – начало XIII в.). СПб., 2000. С. 75.

Доместик схол – титул наместника восточных (малоазийских) провинций Византии.

Олядия (др.-рус.) – ладья, корабль.

Ср. приготовления Ольги к походу на «древлян»: «Ольга с сыном своим Святославом собра вой многи и храбры». Силы русов и здесь не ограничиваются одной княжеской дружиной, а между тем в «русском» войске супруги Игоря нет ни «словен», ни прочих восточнославянских племен, что несомненно отражает реальное положение вещей. Характерно, что по договору 944 г. русин, попавший в плен и выставленный на продажу на каком-либо невольничьем рынке империи, подлежал немедленному выкупу и освобождению, тогда как относительно славян подобное условие не оговорено.

См.: Петру хин В.Я. К дохристианским истокам древнерусского княжеского культа // ΠΟΛΥΤΡΟΠΟΝ. К 70-летию В. Н. Топорова. М, 1998. С. 888.

Любопытное употребление Константином славянского слова применительно к печенежским обычаям – свидетельство того, что «само это понятие, а возможно, и нормы права были заимствованы печенегами у славян» (Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 290. Примеч. 5).

Страх Игоревых русов перед морем, вместе с привычкой ощущать под ногами твердую землю, весьма примечателен – как свидетельство того, что они не были природными мореходами. Между тем норманнисты упорно уверяют нас, что эти опасливые речи принадлежат викингам, для которых корабль был домом, а море – родной стихией. Для киевских же русов – скорее «речников», чем мореходов – подобная «водобоязнь» вполне естественна.

Ср. с размышлениями Святослава и его дружины над предложением императора Иоанна Цимисхия заключить мир. Получив императорские дары, князь рассудил: «вот греки дали нам дань, и то буди доволно нам» – можно с честью возвращаться домой.

См.: Николаев В. Д. К истории болгаро-русских отношений в начале 40-х годов X века // Советское славяноведение. 1982. № 6. С. 51.

С византийской стороны договор подписали император Роман I Лакапин и двое его соправителей – Константин и Стефан. Константин здесь – это Константин VII Багрянородный, а не сын Романа, носивший то же имя. Константин Лакапин был младше Стефана и, согласно этикету, не мог быть упомянут в официальном документе прежде своего старшего брата. Следовательно, главным соправителем Романа I в то время был Константин Багрянородный, занявший место Константина Лакапина, в то время отстраненного от власти, вероятно, за неподчинение отцу (см.: Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 15). Дата заключения договора в Повести временных лет – 945 г. – неверна, поскольку уже в декабре 944 г. Роман был свергнут с трона.

О запрещении иностранцам вывозить из Константинополя дорогие ткани пишет также Лиутпранд, епископ Кремонский, у которого при отъезде из Константинополя таможенники отняли пять пурпурных плащей.

Сравнение этой статьи договора 944 г. с аналогичными статьями других, близких ему по времени международных договоров Византии (XI–XII вв.), в частности с итальянскими городами, показывает, что запрещение судить языческим судом провинившегося грека касалось, по всей видимости, только должностных лиц империи. Для прочих «греков» никаких послаблений в этом отношении не делалось (см.: Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь. С. 86).

Остров Св. Эферий (в Повести временных лет – Елферий) чаще всего отождествляется с островом Березань напротив дельты Днепра. А. Л. Никитин видел в Св. Эферий современный остров Змеиный (см.: Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 132–133, 197).

Археологические раскопки на о. Березань выявили временный (вероятно, сезонный) характер здешних поселений, что удостоверяет выполнение русами условий договора (см.: Горбунова К. С. О характере поселения на острове Березань // Проблемы археологии. Л., 1979. Вып. П. С. 170–174).

По всей видимости, то были золотые шейные обручи-«гривны», упоминаемые в древнерусских и иноземных источниках, в частности у Ибн Русте: «их [русов] мужчины носят золотые браслеты».

Азербайджанский поэт XII в. Низами Гянджеви в поэме «Искан -дер-наме» описывал Бердаа с нескрываемым восхищением – как рай на земле:

Арран – арабское название Кавказской Албании – территории междуречья Аракса и Куры.

Гилян – прикаспийская область Северного Ирана.

Несокрушимая русская «стена» (фаланга) была хорошо известна восточным авторам. Низами в поэме «Искандер-наме» говорит, что русы сражались, «щитом прикасаясь к щиту».

В свете различия вероисповеданий русов и жителей Бердаа эта фраза Ибн Мискавейха звучит довольно странно, смущая комментаторов. Думается, смысл ее все-таки тот, что русам нет дела до религиозных верований местного населения.

Эти необычные для русов авансы мирному населению не прошли мимо внимания историков, которые единодушно отмечали, что поход 943 г. «коренным образом отличался от предыдущих экспедиций русов на Каспий. В Бердаа грабительская политика сменилась на завоевательную, когда русы стремились обосноваться в захваченном городе, поставив его под свою власть» (Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 2000. С. 225). Но, по правде говоря, никакой «перемены политики», собственно, не было: и до, и после нападения на Бердаа русы появлялись на Кавказе лишь как грабители или наемники, которые отнюдь не стремились осесть на здешних землях. Поход 943 г. представляет единичный случай такого рода, и миролюбивое поведение русов до сих пор не нашло себе убедительного объяснения в трудах ученых.

Вероятно, глину клеймили перстнями с печаткой – эти предметы встречаются в древнерусских «дружинных» курганах.

Известие о гибели предводителя русов в походе на Бердаа ставили в связь с рассказом Кембриджского анонима о конце жизни Х-л-го, который, согласно Кембриджскому документу, после войны с греками «пошел морем в FRS [разночтения: PRS, TRS] и пал там он сам и войско его». Расшифровка географического названия FRS как Персии (PRS) выглядит спорно, прежде всего ввиду затруднительности «пойти» из-под Константинополя в Персию «морем». К тому же Бердаа находится все-таки не в Персии. Коковцов считал слово FRS искажением первоначального Tiras (TRS): «В средневековой еврейской экзегезе библейское имя «Тирас» в таблице народов книги Бытия (Быт., 10: 2) иногда толкуется… как Фракия». По его мнению, местность TRS/Тирас могла появиться в Кембриджской рукописи под влиянием сообщения византийских источников об отступлении в 941 г. Игоря во Фракию (см.: Коковцов В. К. Еврейско-хазарская переписка в X веке. С. 120). Тирас также – античное название Днестра.

Mосул – город на р. Тигр (на территории совр. Ирака).

По свидетельству Низами в «Искандер-наме», войско русов увел на родину некий Кинтал-рус (см.: Половой И. Я. О маршруте похода русских на Бердаа и русско-хазарских отношениях в 943 г. С. 105; Тебеньков М. М. Древнейшие сношения Руси с прикаспийскими странами и поэма «Искандернаме» Низами, как источник для характеристики этих сношений. Тифлис, 1896. С. 50 и след.).

Штирия – историческая область в верховьях и среднем течении р. Мур. В настоящее время административная территория (земля) в составе Австрии.

См.: Фризе Хр. Ф. История польской церкви. С. 41–45.

См.: Кузьмин А. Г. Падение Перуна: становление христианства на Руси. М, 1988. С. 153–154.

См.: Великие хроники о Польше, Руси и их соседях XI–XIII вв. М, 1987. С. 48–49.

Королев A.C. История междукняжеских отношений на Руси в 40-е– 70-е годы X века. С. 171.

См.: Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 394. Примеч. 23; Гавлик Λ. Государство и держава мораван (К вопросу о месте Великой Моравии в политическом и социальном развитии Европы) // Великая Моравия: Ее историческое и культурное значение. М., 1985. С. 100.

Например, Г. Г. Литаврин настаивает на ноябре 944 г., полагая, что Игорь отправился за «древлянской» данью сразу после заключения мира с греками (см.: Литаврин Г. Г. Древняя Русь, Болгария и Византия в IX–X вв. С. 68).

См.: Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях: Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX–XII вв. М., 2001. С. 262–263.

Несколько иначе в Повести временных лет высчитана дата смерти Рюрика (879 г.), которая обусловлена тем, что в этом году «скончася великий круг», ведущий отсчет от первого года царствования Михаила III. Великий круг солнца – термин пасхальной таблицы, означавший двадцативосьмилетие, включавшее семь високосных годов (см.: Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. I. СПб., б. г. (репринт: М., 1992). С. 939).

У Константина «сидел», но правильнее, по-видимому, все же «сидит». Обоснованным выглядит замечание A.B. Назаренко, что имперфектом «сидел» греческий переводчик неудачно передал древнерусский аорист «седе», которым русский собеседник Константина выразил всего лишь факт вокняжения сына Игоря в Немогарде: «Святослав седе в Немогарде» (и продолжает там сидеть) (см.: Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 277).

См.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 2000. С. 95; Литаврин Г. Г. Византия, Болгария, Древняя Русь. С. 204.

См.: Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 24, 26.

По Г. Г. Литаврину, в этой грамоте речь идет о Романе I Лакапине, почему ученый и датирует ее 919–921/922 гг. – началом совместного правления Константина VII Багрянородного и Романа I, когда Константин еще оставался в роли первого и главного из императоров-соправителей (позднее его заместили сыновья Романа I – Христофор, Стефан и Константин). Убедительные доводы против этой гипотезы привел A.B. Назаренко, указавший, что «для Константина VII было одиозным воспоминание о том периоде, когда сначала Роман I, а затем, на некоторое время, и сын последнего Христофор оттеснили его на второе и третье место… Действительно, в адреснике («О церемониях». – С. Ц.) нет примеров обращений от имени Романа I и Константина VII или Романа I, Христофора и Константина VII», и в нем «доминируют образцы последнего времени – периода соправления Константина VII и Романа II». Когда же Константин Багрянородный считал нужным привести формуляры более раннего времени, он «устранял из них конкретные имена, как, например, в случае с обращением к римскому папе и багдадскому халифу: „такие-то и такие-то… василевсы ромеев"» (Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 262).

См.: Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях. С. 223–227.

На мирный характер присоединения к Киеву карпатских земель, кажется, указывает былинный цикл о Святогоре. Этот карпатский богатырь, олицетворяющий былую мощь державы «светлых князей», не только не враждует с киевским витязем Ильей, но становится его побратимом и перед смертью отдает ему свой меч вместе с частью непомерной силушки.

И напротив, летописная дата «в лето 6453» (945 г.), выставленная перед новеллой о поездке Игоря по «древлянскую» дань, очень плохо согласуется с мотивировкой этой экспедиции. Ведь прошел всего год, как русы взяли с греков «дань», превосходящую ту, «еже имал Олег». Когда же Игорева дружина успела пообноситься? Таким образом, сказание о древлянской дани дает основание утверждать, что между вторым царьградским походом Игоря и его походом «в Дерева» пролегло несколько лет.

Перенос событий из одного региона в другой, включение их в иную историко-географическую реальность – обычное явление в средневековой литературе и эпосе. Например, древнейшие церковные апокрифы о проповеди апостола Андрея среди антропофагов и мирмидонян были истолкованы византийскими писателями VIII–IX вв., в соответствии с тогдашним пониманием этих этнонимов (мирмидоняне – таврические «скифы»/росы; антропофаги – варварские племена Прикаспийской Скифии), как свидетельство посещения первозванным апостолом Северного Причерноморья и Кавказа. Однако исследования В. В. Болотова показали, что «по соображении с лингвистическими данными коптской и абиссинской легенд, деятельность апостолов Варфоломея и Андрея, вместо мнимого Черноморья, чистейшим образом относится к африканской территории» (цит. по: Карташев A.B. История Русской Церкви. С. 49, 50).

Татищев В. Н. Собрание сочинений: В 8 т. Т. IV. С. 222.

Согласно Повести временных лет, в XI–XII вв. в Киеве показывали сразу две могилы вещего Олега, а Новгородская летопись знала еще одну – в Ладоге.

Членов А. По следам Добрыни. М., 1986. С. 75.

В летописи первыми в конный поход выступают воины Владимира Ярославича: «Иде Володимер, сын Ярославль, на Ямь, и победи я. И помроша кони у вой Володимерь…» (статья под 1043 г.). Однако остается неизвестным, бились они с ямью верхом или, по обычаю, перед боем спешились. Первое конное сражение упоминается только под 1069 г., когда в битве с половцами под Сновском князь Святослав Ярославич с дружиной «удариша в конь».

См.: Коробка H.H. Сказания об урочищах Овручского уезда и былины о Вольге Святославиче. СПб., 1908. С. 2–6.

Шахматов A.A. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 171–172.

См.: Татищев В. Н. Собрание сочинений в 8-ми тт. Т. II–III. С. 221.

См.: Древнерусские княжества X–XIII вв. М., 1975. С. 73.

См.: Русанова И. П. Территория древлян по археологическим данным. С. 69.

A.A. Шахматов отождествил его с Клеческом (Шахматов A.A. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. С. 340–378). Б. А. Рыбаков возразил на это, что Клеческ находился в земле дреговичей, а не древлян (см.: Рыбаков Б. А. Из истории культуры Древней Руси. Исследования и заметки. М., 1984. С. 70). В летописях Клеческ впервые упоминается в 1127 г.: «В то же лето посла Мьстислав Володимеричь братию свою на кривичь, четырми пути: Вячеслава из Турова, Андрея из Володимеря, Всеволода из Городна и Вячеслава Ярославича из Клечска…»

См.: Фасмер М. Этимологический словарь. Т. II. С. 140.

См.: СуперанскаяА.В. Словарь русских личных имен. М., 1998. С. 227.

Πчело β Ε.В. Генеалогия древнерусских князей. С. 146.

Тупиков Н. М. Словарь древнерусских личных собственных имен // Записки Отделения русской и славянской археологии императорского Русского археологического общества. Т. VI. СПб., 1903.

Отчество Малович(-овна), фамилия Малин и одноименные населенные пункты (в частности, «древлянский» город Малин на р. Тетерев) не могут служить доказательством славянского происхождения имени Мал. Все эти антропонимы и топонимы возникли гораздо позже сер. X в. и, по всей видимости, не без влияния «славянства» князя Мала в Повести временных лет.

Ср. соответствующие топонимы: например, сельцо Малотин (недалеко от Пирятина) называлось позже Малютинцы (см.: Соловьев СМ. Сочинения. С. 426, 688).

Польский историк XV в. Ян Длугош вообще избавился от этого неудобного и сомнительного имени, превратив Мала в Мискиню, то есть, собственно, в Низкыню – «низкорослого человека», по-белорусски (см.: Поппэ A.B. Родословная Мстиши Свенельдича // Летописи и хроники. Сборник статей. 1973. М., 1974. С. 71 и след.). Мал поименован Низкыней также в Густынской летописи и у другого средневекового польского историка М. Стрыйковского.

См.: Петровский H.A. Словарь русских личных имен. М., 1996. С. 185.

СВ. Алексеев посчитал, что мы имеем дело не с личным именем, а с родовым титулом: князь Мал – «малый князь», то есть не «великий князь» (см.: Алексеев СВ. Комментарий // Начальная летопись. М., 1999. С. 117). Действительно, в сказаниях о древлянской дани и Ольгиной мести наблюдается любопытная словесная игра. К обыгрыванию имени «Мал» летописец возвращается постоянно. Наиболее яркий пример – слова Ольги, обращенные к жителям осажденного Искоростеня, в котором княжил Мал: «Она же рече им: „ныне у вас несть меду, ни скоры, но мало у вас прошю; дадите ми от двора по 3 голуби да по 3 воробьи: аз бо не хощу тяжьки дани взложити, якоже и муж мой, сего прошю у вас мало, вы бо есте изнемогли в осаде, да сего у вас прошю мало"». Настойчиво повторяемый каламбур звучит угрожающе, предвосхищая задуманную кару главному виновнику смерти Игоря и его подданным. Иногда имя Мал незримо присутствует в тексте – в противопоставлении Ольге, великой княгине. Явно издевательский оттенок имеет Ольгино приглашение обреченным послам малого князя: «зовет вы [вас] Ольга на честь велику», или ее же фраза из послания к древлянам: «да в велите чти [чести] приду за ваш князь», где так и просится добавление: «Мал». Однако очевидно, что подразумеваемое в этих местах «малокняжеское» достоинство «древлянского» князя – это насмешка, а не его действительный титул.

H.A. Петровский попытался вывести имя Мал из латинского malus – «злой», «дурной» (Петровский H.A. Словарь русских личных имен. С. 185). Этимология явно неудачная, так как «княжеские» личные имена никогда не несли в себе «дурного» и «злого» смысла, а, напротив, характеризовали их владельцев как «благих», «благочестивых», «боголюбивых», «богоданных», «святых», «добрых», «великих» и т. д. Она неприемлема и в том случае, если рассматривать имя собственное Мал как прозвище, ибо сами «древляне» не только не знали за своими князьями никакого лиха и дурна, но питали к ним искреннюю любовь, будучи убеждены в благодетельности их правления для «Деревьской земли»: «наши князи добри суть, ибо роспасли суть Деревьскую землю».

Заманчиво на первый взгляд выглядит гипотеза А. Л. Никитина, предположившего, что «речь идет о представителе остготской династии Амалов…» (Никитин Α.Λ. Основания русской истории. С. 212). В самом деле: Амал/ Мал – созвучие подкупающее. Загвоздка, однако, в том, что готскими «древлянами» были везеготы-тервинги, «лесные люди», и возглавляли их короли из династии Балтов, а не Амалов. Конечно, нельзя исключить, что после гуннского нашествия уцелевшие в Крыму везеготы могли слиться с остатками остроготов и подчиниться власти их королей. Но ввиду того, что исторических свидетельств о правлении в Крыму X в. законных представителей рода Амалов не имеется, то и решить этот вопрос можно только гадательно. Короли из рода Амалов упоминаются в источниках как правители остроготов, ушедших в IV в. из Причерноморья на запад и столетие спустя обосновавшихся в Италии. После того как в 552–555 гг. византийский полководец Нарсес уничтожил Итальянское королевство остроготов, об Амалах более ничего не известно. Сомнительно, чтобы в Крыму еще добрых четыреста лет сохранялась какая-то ветвь этой династии.

См.: Петровский H.A. Словарь русских личных имен. С. 185; Тихонов А. Н., Бояринова Л. З., Рыжкова А. Г. Словарь русских личных имен. М, 1995. С. 232.

См.: Пчелов Е. В. Генеалогия древнерусских князей. С. 90.

Ловмянъский X. Русь и норманны. М., 1985. С. 194.

Кажется, СМ. Соловьев первым заявил: «Рассмотрев занесенные в летопись предания об Игоре, мы видим, что преемник Олега представлен в них князем недеятельным, вождем неотважным» (Соловьев СМ. Сочинения. С. 143). Современные исследователи очень часто почти слово в слово повторяют эту неверную характеристику Игоря (см., например: Никитин А. Л. Основания русской истории. С. 205; Петрухин В.Я. Из древнейшей истории русского права. С. 131). Однако, по наблюдению A.C. Демина, недеятельных людей в летописи вообще нет: «Архаическое представление летописца о человеке имело… непривычную для нас особенность… летописные герои в каждый данный момент представлялись внешне исключительно деятельными…» (Демин A.C. Архаическая персонология Повести временных лет // Автопортрет славянина. М., 1999. С. 18).