Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава - стр. 62

Около середины X в. Новгород обрел городские черты. Основу его застройки составили «боярские» усадьбы – дворы знатных людей, расположившиеся вдоль мощеных улиц. «Аристократическое» происхождение Новгорода предопределило его историческую судьбу: в дальнейшем политическое устройство города облеклось в форму «боярской республики». Совет старейшин трех концов-сотен послужил прообразом будущего уникального института городского управления, известного под названием «трехсот золотых поясов». Полиэтнический состав новгородской родовой знати, по-видимому, мешал выдвижению из ее среды лидирующего «княжеского» рода, который, сосредоточив в своих руках надплеменные функции управления, мог бы превратить Новгород в политический центр словенского союза. Решение этой проблемы было найдено в самом ближайшем будущем.

Расселение вятичей в VIII–X вв.: а – курганы с трупосожжениями; б – городища; в – селища; г – поселения роменской и боршевской культур; д – поселения дьяковской культуры; е – поселения мери; ж – среднеокские грунтовые могильники; з – границы расселения вятичей в XI–XIII вв.

Социально-политические процессы, происходившие в первой половине X в. на большей части восточнославянских земель, совершенно не затрагивали территорию Приокского бассейна, занятую вятичами. Родоплеменной быт господствовал здесь безраздельно. Местное балто-финское население, очевидно, долгое время численно преобладало над славянскими поселенцами. Вследствие этого опорными пунктами славянского присутствия были укрепленные родовые поселки; освоение близлежащей округи стоило их жителям больших трудов. Отсталость вятичского общества усугублялась также неблагоприятными внешнеполитическими обстоятельствами. Данническая зависимость от Хазарского каганата отрывала вятичей от общеславянской жизни, ни в малой степени не приобщая их к этнически и культурно чуждому миру Великой степи. Вятичской земле суждено было надолго остаться самым глухим углом восточнославянской ойкумены.

Повесть временных лет обрывает жизнь Игоря в статье под 945 г. Клятвенно утвердив в Киеве договор с греками, Игорь «нача княжити в Киеве, и мир имея ко всем странам. И приспе осень, и нача мыслить на деревляны, хотя примыслити большую дань». Далее следует сокращенное изложение дружинных преданий о гибели Игоря в «Деревах» и мести Ольги убийцам своего мужа (об этом мы скажем подробнее в свое время).

Такая передача событий не может считаться исторически полноценной. Очевидно, что у летописца не было иных сведений о деятельности Игоря после заключения им договора 944 г., кроме, говоря словами автора Слова о полку Игореве, «трудной повести», спетой «соловьями старого времени», которую он соединил с предшествующим рассказом о приеме греческих послов посредством стилистического «моста», уже использованного ранее, при описании последних лет княжения вещего Олега («И живяше Олег, мир имея ко всем странам, княжа в Киеве. И приспе осень…»). Но если в рассказе о конце правления Олега эта формула была, по-видимому, текстуально необходимым связующим звеном между двумя дружинными былями – о царьградском походе и смерти вещего князя от укуса змеи «на пятое лето» после его последнего триумфа, – и потому, возможно, имела конкретное историческое содержание, то по отношению к Игорю она оказывается не более чем литературным штампом, поскольку сказание о его убийстве «древлянами» ни хронологически, ни сюжетно-тематически не связано с царьградскими походами 941 и 944 гг.