Размер шрифта
-
+
Русская тайна Казановы - стр. 27
Не позволяй душе хандрить,
ей отмени режим постельный.
Грусть для нее почти смертельна
и может душу погубить.
«Все, к сожаленью, становится прошлым…»
Все, к сожаленью, становится прошлым,
реки одни лишь не катятся вспять.
Что тяготиться никчемною ношей —
было и сплыло, впервой ли терять?
Было да смыло, как в бурную Лету,
все превратило в застывший янтарь.
Не излучает желанного света
прошлое, – словно погасший фонарь.
«Лист клена, оторвавшийся от ветки…»
Лист клена, оторвавшийся от ветки,
упавший желудь, сникшая сосна —
знаменья осени…
А в каждой моей клетке,
нарочно распускается весна.
Отступит грусть,
развеется по ветру…
И несмотря на частые дожди,
во мне взойдут весенние
приметы,
как будто все плохое – позади.
«Поезд тронулся…»
Поезд тронулся.
Платформа
покатилась под колеса,
серой лентой размоталась,
натянулась тетивой.
Я лежу на верхней полке,
скрючившись,
как знак вопроса,
покидая этот город,
именуемый Москвой.
Величаемый столицей —
город встреч и расставаний,
город сытых и голодных,
город мудрых и глупцов.
Оставляю этот город
разобщений и слияний,
заколдованное место
всех начал и всех концов.
Я лежу на верхней полке,
за окном весна грохочет,
поезд скорость набирает,
все сметая на пути…
Уезжаю, не прощаясь,
новой встречи не пророча,
даже в мыслях не мечтая
где-то с поезда сойти.
Натюрморт
Три предмета, три мазка,
три случайные детали
и по прошлому тоска —
на куске холщовой ткани.
Уж давно увял цветок
и кувшин разбит. – Однажды
из него живой глоток
утолил кому-то жажду.
Скрипач
В темном переходе у вокзала,
где порой и лиц не разобрать,
скрипочка мелодию играла,
словно приглашая танцевать.
Музыкант был юн, почти мальчишка,
и была мелодия проста.
В кожаном футляре – мелочишка,
ну, рублей едва ли на полста.
Публика столичная, скупая,
верно распознавшая талант,
за бесценок, в сущности, скупала,
что идти, должно бы, нарасхват.
Музыкант играл себе на скрипке,
и бесшумно сыпались в футляр
вместо денег щедрые улыбки,
возмещая скромный гонорар.
Откровенность
Мы говорили каждый о своем,
как будто бы не слушая друг друга.
На небе стыл медовым пирогом
растущий месяц в форме полукруга.
Мы за ушедших поднимали тост,
их только добрым словом поминая,
и прошлое вставало в полный рост,
день нынешний собою заслоняя.
Наш разговор то тлел, то возгорал,
холодные разбрызгивая искры.
Как в деревянных бочках, дозревал
в простых стаканах золотистый виски.
Потом зачем-то завели про дождь:
«Ему не видно ни конца, ни края…
Ах, эта осень, что с нее возьмешь,
если она упрямая такая?»
Друг перед другом каялись в грехах,
в поступках признаваясь сумасбродных,
и спьяну в точно найденных словах,
Страница 27