Русская рулетка. Заметки на полях новейшей истории - стр. 3
Мы отправились в ближайший молл, и в каком-то большом магазине произошло превращение молодого советского кандидата наук в среднестатистического республиканца: в правильном темном костюме, темных ботинках, простой, но по-американски плотной белой рубашке, под которой, несмотря на жаркий климат, полагалось носить майку – так как именно она лучшее средство от пятен пота, а отнюдь не кумир командированных той поры «Олд Спайс». Именно тогда я запомнил раз и навсегда, что носки под темный костюм не могут быть светлыми и что красный цвет галстука – это не только вкусовые пристрастия, но и цвет республиканской партии.
Так что культурологического шока у четы Буш удалось избежать с помощью Джона.
Очевидно, что Джон с ними дружил, и меня еще тогда поразило, что Джордж заметил Джона в общей толпе, поприветствовал его по имени и пару минут перекидывался с ним шутливыми репликами. У Буша-старшего наполеоновская память на имена, в чем я и сам смог убедиться, когда через пару лет, увидев нас с Джоном в Белом доме, он обратился к нам по именам.
Наблюдательный читатель, помнящий советские времена, конечно, не может не задать правомерный вопрос: а откуда у вас, товарищ (а в зависимости от вашего ответа, может быть, и гражданин) Соловьев, американский приятель? Все хорошо, фу-фу, сидеть и не рычать – товарищ я, товарищ. Познакомился по заданию партии и комитета молодежных организаций (КМО) во время саммита молодых политических лидеров США и СССР, проходившего в Москве в пору внезапной, но осторожной любви официоза к Америке.
Последние лет пятьдесят отношение к Америке всегда было лакмусовой бумажкой мироощущения собеседников и степени свободы нашего общества. Я плохо помню политическую жизнь середины 70-х – по тривиальной причине моей излишней молодости в то время, – но вот конец того десятилетия и все последующие за ним прошли через меня.
Любить Америку было правильным. Единственно правильным; чем больше официальная пропаганда боролась против американского империализма, тем притягательней и человечней он казался. Когда в рамках Московской книжной ярмарки появился журнал «Америка», посвященный какой-то круглой дате, он воспринимался как сборник сакральных текстов и иллюстраций. Я навсегда запомнил замечательную фотографию сочных ярких апельсинов – во всю страницу одни апельсины. Даже этот яркий калифорнийский солнечный цвет цитрусовых воспринимался как протест против серости и безликой скромности того, что несколько позже Александр Градский так точно окрестит совком. Если напрячься, то я и сейчас вспомню почти все материалы того номера, настолько все изложенное в нем походило на инопланетную форму жизни, на другую, мощную и гуманную цивилизацию.