О чем узнав, генерал от артиллерии фон Геллендорф, звезды не имеющий, долго смеялся.
* * *
Мечтания любви счастливо
Объемлют молодую грудь,
Метется сердце прихотливо…
О, скажешь ли ему: забудь?
Чем обуздать воспоминанья,
Коль незабвенное живет,
Алкая сладости свиданья? —
Маркизу вечна скорбь гнетет:
Отторгнута враждебным роком
От сердца милого, она
В краю заморском, предалеком —
Маркиза старого жена…
У грустной лишь одна отрада:
Коли минуту улучит,
Ходить к пруду большого сада,
Взяв арапчонка и бисквит.
Там вспоминать благоговейно,
Как юный был красив жених,
Как с милым в парке у бассейна
Кормила рыбок золотых, —
Являть пруду печали скрыты
И слезы лить по дням былым,
Кроша миндальные бисквиты
Проворным рыбкам золотым.
Веер
Я влюбленный стал игрушкой,
И влюбленный я терплю,
Но вчера маркиза мушкой
Мне промолвила: «Люблю».
И сегодня, гордый знаком
Благосклонности ея,
Я пришел к ней, юн и лаком
До отрады бытия.
Летний полдень был так зноен,
Так томлив любовный зной,
Но любови удостоен
Не был я маркизы злой.
В миг объятья веер жадный
Зной полдневный охладил,
И улыбкою прохладной
Солнце страсти затемнил.
Стук, заместо рамы на портрет обращенный
Графиня Ларош, своему возлюбленному свидание назначая, такое указание дала:
– Лишь только стемнеет, приходите к моему окну и единожды стукните в раму, а я выйду!
Сего не было, ибо старый граф, едва услышав стук в раму, вышел, и по портрету Ловласа вместо рамы, изрядно палкой постучав, привел сего в уныние и бегство…
* * *
Некая княжна Гондурасова имела обычай с шутом в саду прогуливаться, и была весьма злоязычна. Многочисленные поклонники спросили ее о причине такой прихоти и получили ответ:
– Считаю шута своего самым умным кавалером, ибо он никогда не скрывает своей глупости.
На что поклонники чрезвычайно обижены были.
Арапских жен ночное неудобство
Майорова жена, Аглаида Петровна, однажды своего арапчонка об ихнем арапском житье-бытье с подлинным недоумением допрашивала:
– Ежели ночью ваши арапы в сонном виде закрывают глаза и зубы, то как их жены-арапки в темноте находят?
На что арапченок, словами Аглаиды смущенный, безмолвствовал время немалое.
* * *
На подушке моей трилистники
Вышиты синим шелком.
Этот шелк тихомолком
Мне ругали его завистники.
Он, любимый мой, милый и преданный,
Сам их, радуясь, вышил.
И узор очень милый вышел,
Сказан страстью, ему неизведанной.
Я, цветок Аморилис; тычинками
Я его обласкала И навеки связала
Неизбывной любви шелковинками.
И с тех пор так люблю я трилистники!
Я, цветок Аморилис!
И ругать уморились
Шелк любовный, его завистники.
Рис. 5. «На подушке моей трилистники…»
