Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей - стр. 33

Мономах скончался близ Переяславля, у любимой церкви, построенной на Альте, 19 мая 1125 года, семидесяти двух лет от роду. Тело его привезли в Киев. Сыновья и бояре понесли его к церкви Святой Софии, где он и был погребен. Мономах оставил о себе память лучшего из князей. «Все злые умыслы врагов, – говорит летописец, – Бог дал под руки его; украшенный добрым нравом, славный победами, он не возносился, не величался, по заповеди Божией добро творил врагам своим и паче меры был милостив к нищим и убогим, не щадя имения своего, но все раздавая нуждающимся». Монахи прославляли его за благочестие и за щедрость монастырям. Это благодушие, соединенное в нем с энергичной деятельностью и умом, вознесло его так высоко и в глазах современников, и в памяти потомков.

Вероятно, народные эпические песни о временах киевского князя Владимира Красное Солнышко, так называемые былины Владимирова цикла, относятся не к одному Владимиру Святому, но и к Владимиру Мономаху, так что в поэтической памяти народа эти два лица слились в одно. Наше предположение может подтверждаться следующим: в Новгородской летописи под 1118 годом Владимир со своим сыном Мстиславом, княжившим в Новгороде, за беспорядки и грабежи призвал из Новгорода и посадил в тюрьму сотского Ставра с несколькими его соумышленниками, новгородскими боярами. Среди былин Владимирова цикла есть одна былина о Ставре боярине, которого киевский князь Владимир посадил в погреб (тюрьмами в то время служили погреба), но Ставра освободила его жена, переодевшись в мужское платье. Имя Владимира Мономаха было до того уважаемо потомками, что впоследствии сложили сказку о том, будто византийский император прислал ему знаки царского достоинства, венец и бармы, и в течение нескольких столетий после него московские государи венчались венцом, который назвали «шапкою» Мономаха.

Рассуждая беспристрастно, нельзя не заметить, что Владимир Мономах в своих наставлениях и в отрывках о нем летописцев является более безупречным и благодушным, чем в своих поступках, в которых проглядывают пороки времени, воспитания и среды, в которой он жил. Таков, например, поступок с двумя половецкими князьями, убитыми с нарушением данного слова и прав гостеприимства; завещая сыновьям умеренность в войне и человеколюбие, сам Мономах, однако, мимоходом сознается, что при взятии Минска, в котором он участвовал, не оставили в живых ни челядина, ни скотины. Наконец, Владимир, хотя и радел о Русской земле, однако и себя не забывал и, наказывая князей действительно виноватых, отбирал их уделы и отдавал своим сыновьям. Но за ним в истории останется то великое значение, что, живя в обществе, едва выходившем из самого варварского состояния, вращаясь в такой среде, где всякий гонялся за узкими своекорыстными целями, еще почти не понимая святости права и договора, один Мономах держал знамя общей для всех правды и собирал под него силы Русской земли.