Русская эмиграция в борьбе с большевизмом - стр. 5
Кукушки смолкли. В лесу ни звука. Только тяжелое хлюпанье наших сапог в болоте да треск хвороста под ногами Димитрия и Сергея – непривычны бесшумно ходить по лесу. Проводник при каждом треске ветки сердито оглядывается и укоризненно качает головой…
Откуда-то издали донеслось хоровое пение, протяжное, русское, солдатское.
– С кордона… Верно, пьяные… Километра два отсюда до поста, – сказал проводник.
Я ясно помню этот кордон еще с молодых лет: группа казенного вида домиков у шоссе, полосатая рогатка, будка часового и колокол. Когда подъезжал воз с сеном или иной кладью, часовой бил в колокол, из ближайшего домика выскакивал худенький, испитой чиновник с зелеными пограничными петличками и втыкал в воз острую длинную спицу, ища контрабанды. Стройный, загорелый ротмистр в затянутой по-юнкерски гимнастерке был предметом зависти юнца-гимназиста, давно решившего быть военным. Бравые солдаты в зеленых фуражках, на рослых вороных конях… Они тоже пели по вечерам, и песни их разносились над туманом речной долины… Рано-рано июльским утром 14-го года пели они здесь последний раз, цокая копытами лошадей по щебню шоссе «справа по три». Они шли грузиться на фронт, а на их место пришла «крупа» – рыжебородые отцы-ополченцы.
Пение сейчас иное, слишком какое-то распущенное, удалое, может, даже пьяное, но все же – солдатское, русское… И тоской защемило сердце…
– Тихо… тише… – зашипел проводник, поднял руку и остановился.
Я поравнялся с ним… Перекресток лесных дорог… Из-за леса направо слышится многоголосый собачий лай.
– Милое М.
Опять лес, опять болото, тропки, кочки, гнилые пни и сырая мгла.
– Внимание, сейчас переходим шоссе…
Из-за густой поросли елей показывается ровное, выбитое щебнем широкое шоссе – светлая полоса после лесного сумрака.
– Быстро… бегом и все враз…
Пять прыжков, глубокая канава и опять лес.
– Отдохнем, – предлагает проводник, – самое опасное прошли…
Прилегли в холодный, влажный мох. Смотрю на часы: час ночи. По времени пошли верст восемь, но от быстрой ходьбы, прыжков по кочкам, от нервного напряжения усталость во всем теле… Успокаивает лишь сознание кинутого жребия: возврата нет.
Шепотком переговариваемся с проводником и жуем взятые с собой бутерброды. Ломаю плитку шоколада и делю на четырех. Проводник предусмотрительно шоколадную обертку зарывает в мох.
– Лишний след…
Минут через пять пошли дальше. Ведет проводник осторожно, по каким-то крутым оврагам и такой густой чаще, куда, пожалуй, никакой «товарищ» не залезет, хотя бывалые люди говорили, что засады большевики иной раз и прячут именно в таких медвежьих оврагах.