Русская Дания - стр. 9
Ответ Андерсона их явно смутил, поскольку они прежде не видели работающих людей, и, не поверив ему, продолжили его преследовать. В итоге за Андерсоном следовал весь город.
В отчаянии от того, что люди не давали ему спокойно заниматься своим делом, которое он считал потомственным, Андерсону пришлось прострелить себе руку. Вернувшись домой, он выгнал белокурого мальчика, волосами которого подтирался по старинной датской традиции. Униженный мальчишка в слезах побежал в норвежский комитет по защите прав белокурых мальчиков и сделал донос на Андерсона, после чего последнего задержали и куда-то увезли.
Соседский мальчик Эрик не имел представления, вернется ли Андерсон обратно. Тогда же он подумал, а что, если можно телепортироваться туда неизвестно куда, откуда уже никогда не вернешься. От этой мысли ему стало немного страшно, но еще раз выглянув в окно на стоящую особняком во дворе кабину, он с новой силой продолжил лелеять тихую детскую надежду, что кабина телепортаций когда-нибудь достанется ему».
Распупин, сжав в руке клок газеты, сделав нечеловеческое усилие, поднялся и поплелся в сторону выхода.
***
«Как там? Шура вчера курить бросил, сорвется, думаю. Дождь льет как из ведра. Ебаный дождь уже сколько времени и не перестает. Подумал, как там Броня. У меня че-то бумага закончилась, я из Библии стал листочки вырывать. На самокрутки. Иногда смотрю в кабинете – ты вроде стоишь, не в зеркале, а так прямо, голос какой-то, в коридоре кто проходит, прислушиваюсь, может Броня идет – твои вроде шаги. Скромно так, едва слышно. Уже тебе самокрутку сворачивать начинаю от радости, крещусь, мимо проходят, опять обознался. На улицу уже давно не выходил. Руки с мылом моешь? Я тут думал, что совсем того, когда письма принесли – Ефим Григорьевич, получите корреспонденцию – из рук выхватываю как демон, спасибо говорю. Ищу как собака тот-этот, еще раз стопку перебрал, письма развалились по столу, Бронштейн, столько времени то прошло, а мы – ни слова, со стола лавиной сгребаю все письма, тереблю, на Б. ни одной. Получите вашу корреспонденцию, Ефим Григорьевич – на стул как корова свалился, и тут до меня доходит. Как хребет переломило. Что нас развело, что за сила, судьба, блять? Я как сидел на стуле, так и рухнул, думаю, может, испытывает кто? Перекрестился. Тут уж не сговоришься, не договоришься, кому тут че, в двери что ли ломиться архангелу может постучаться, в ворота может? Головой? Броню пускай, а мы дальше сами. Умер и все тут. К каким там бабам ходишь, признавайся? Керосину достал, ворота им поджог, молчат все, как обмертвые, жду, вдруг свет, гвоздодер кто мне в грудь воткнул, провернул и начал мне ребра раскурочивать, но все никак не раскурочил. Заупокойную читают. Разрыв, оттого и читают. Среда или четверг? Разбрасывают. Если замолчать, то это как? Так и на всю жизнь замолчать, я вот так думаю. Умер и все тут…»