Русская армия на чужбине. Галлиполийская эпопея. Том 12 - стр. 31
На этой же почве заигрывания с настроениями рабочих масс сложилась и политика сближения с большевиками. Красин уже был в Лондоне, и в марте последовало заключение торгового договора с советами. Мировая война, предательство большевиков, Брест-Литовский мир были забыты.
Зверский режим большевизма, явно разоблаченный в низости злодеяний, ими совершенных, в массовых расстрелах заключенных, в убийстве заложников, в казни епископов и священников, в гонениях на православную церковь, в грабежах и насилиях над мирным населением, в подлом убийстве русского государя, своею смертью запечатлевшего верность данному слову, – ничто не помешало премьеру Англии протянуть руку тем, кто был запятнан кровью и грязью неслыханных преступлений перед человечеством. В глазах английской демократии большевизм стал рисоваться как сила, сломившая царизм.
Старые предубеждения против России вновь всплыли на поверхность, и ненависть к самодержавию, как к режиму еврейских погромов и жандармского произвола, овладела общественным мнением Запада. Рабочие массы были воспитаны в тех же идеях классовой борьбы. Им внушали, что только пролетариат является носителем прогресса и ему одному принадлежит будущее. Их развращали лестью и демагогией. И когда в Москве провозгласили диктатуру пролетариата и торжество тех самых идей социализма, на которых рабочие воспитывались и на Западе, то, естественно, они стали видеть в большевизме нечто свое, совершенное пролетариатом, и солидаризировались с большевизмом. В Москву, как во вторую Мекку, стали стекаться последователи социалистических учений.
Из Москвы шли директивы и указания. К словам Ленина, этого грязного маньяка лжи и предательства, прислушивались во всей Европе. Горький превозносил Ленина, ставил его выше Петра Великого, объявлял его замыслы планетарными, попутно трунил над западным мещанством, которому угрожал нашествием гуннов, и над русским народом, этим ленивым, бездарным и пассивным существом, который заслужил свою жалкую участь и не внушает даже сострадания. Получалось отвратительное зрелище – превознесение гнусного явления большевизма.
Если бы одну сотую злодейств и преступлений, совершенных большевиками, позволил себе какой-нибудь абсолютный монарх, султан мароккский, то вся Европа была бы охвачена негодованием, а здесь кровавая оргия, мучительство нелепой и злобной тиранией целого русского народа не только не вызывало возмущения, но встречало сочувствие. Все это было сделано пролетариатом во имя социальной революции. И этим все злодеяния получали оправдание. Все антибольшевистские силы стали рисоваться как силы реакции.