Русланиада - стр. 41
Но потом он отшатнулся. Как мог он? Когда хозяйка столь недвусмысленно взялась учить его уму-разуму? Я успел возмутиться отступничеству очень кратко. У меня перед глазами всё застыло. Я уже понимал, что случится, но отказывался в это верить. Я сам готовил запасы, сам собирал один к одному аккуратные ровные плоды, мыл в ключевой воде, обтирал голыми ладонями, сушил под свежим ветерком, обваривал, солил, держал под гнётом с пряностями, бережно расставлял по полкам. Мне доверили заготовку, как одному из самых опытных, самых надёжных, самых верных…
Боковая часть шкафа крякнула, выскользнула щепа, лишая опоры третью полку, склянки с соленьями неотвратимо покатились вправо и вниз, с оглушительными хлопками приземляясь на вторую полку, заодно разбивая её содержимое. Конец третьей полки с грохотом проломил нижнюю доску, стенки шкафа накренились внутрь, все до одной полки треснули, склянки влажно попадали на каменный пол, оставляя скользкие и оскольчатые кляксы.
Хозяйка резво отскочила, бешено распахнув глаза и тяжело дыша. Новый слуга стоял на том же месте, под его рубахой виднелось розовое. Ему тоже досталось, но мне от того не стало легче. Я смотрел на пол в немом оцепенении, лишённый возможности передать голосом своё горе.
– Тварь! Наглая тварь! Паршивец! Паскудник! Чего задумал, гнида?! Убить меня?! Сука, поганец, гад, дебил, имбицил, кретин, ублюдок, сучье отродье, ублюдок сучий, сын суки, сучий сын…
Хозяйка долго могла сквернословить. Мы стояли вдоль обрызганных рассолом стен, сложив у животов руки и с замиранием сердец ждали её гнева, её ругательств, её распоряжений. Она стояла в центре в дорогом распахнутом халате цвета крови, щедро вышитый подол которого тоже был мокрый от маринада, с белеющими разводами от соли. Стояла далеко выставив вперёд ногу в туфле с открытым мыском и пяткой. Пальцы с кроваво-багровыми ногтями мокли в луже, мок низ полупрозрачных шаровар с золотыми каплями. Колдунья видеть нас не желала, но всё же следила, как раненый собирал порушенные плоды моих трудов в старенькое корытце. Следила, наполняя тяжёлую тишину нелестными прозвищами. Я тоже смотрел в рядах остальных – хозяйка велела наблюдать. Тот, новый, порезанный, ползал на коленях по коварным лужам. Мутная от пряностей жидкость скрывала прозрачные осколки стекла. Нелепые узкие штаны на коленях промокли, но пока не окрашивались красным. Пальцы сгребали кусочки без разбора, овощи, ягоды, специи, стекло. Съедобное превратилось в несъедобное. Хозяйка тоже что-то такое подумала.
– Жри!
Голос её отчего-то часто шипел, хрипел и каркал. Думаю, она просто не могла говорить по-человечески из-за переполнявшей её нечеловеческой злобы.