Русалочье море - стр. 3

Печалились, сухим плачем начинали проводы красного лета полевые сверчки, но не только от предстоящей близкой осени становилось не по себе Донату. Что-то страгивалось в душе его, уходило безвозвратно. Сила? Здоровье? Жизнь? Кто знает. Пытался понять Донат, отчего в эти минуты так мается сердце, да мало что получалось.

Теперь, к рассвету, сверчков, притомившихся за ночь, не было слышно.

Почуяв, что вышел хозяин, звякнул глухо цепью Жулик, и старик бросил ему хлебную корку; пес в ответ благодарно скульнул. Рассветных забот у Доната мало: отвернул загородку дощатого курятника, выпустил пеструшек, сыпнув им пригоршню кукурузного зерна, от которого потом долго пахнет ладонь сухой сладкой пылью, – и вся недолга.

Для рыбалки Донат все по привычке собрал с вечера. Теперь осталось взять старую клеенчатую сумку, когда-то черную, а ныне обесцвеченно-серую от морской соли, – в сумке донок штук десять, коробочка с крючками про запас, остро заточенный ножик, садок, поверх всего «кошка» с аккуратно смотанной веревкой, с порыжевшим от времени шаматовым квадратиком поплавка, забросить на левое плечо весла – и можно отправляться. Уже захлопнув калитку, Донат вдруг опустил поклажу на траву и пошел к Жулику. Пес привстал на задние лапы, суетливо запрыгал, тыкаясь холодным носом в колени и живот хозяина. Донат ослабил, а, подумав, и вовсе развязал ошейник; собака, виляя хвостом, весело заметалась по подворью.

– Стереги, друг, дом, а захочешь, побегай, но, гляди, недалеко, – наказал Донат и, окинув долгим взглядом хату, Жулика, шелковицу, кур, лениво разбредавшихся в разные стороны, зашагал к берегу.

Море было совсем близко – следовало пересечь небольшой росный луг с сырым, свежим запахом травы, к которому, однако, примешивалась уже осенняя горчинка, едва уловимая корневая прель, пройти через узкий проселок, ведущий к селу, осторожно спуститься по обрыву со старыми, изломанными морскими ветрами акациями, в котором Донат много лет назад вырубил ступеньки, по веснам заботливо их обновляя, – и вот он, берег, с лодкой, неясно чернеющей у воды.

На всем длинном побережье, пожалуй, и не осталось такой посудины, на какой выходил в море Караюрий. Это был старый рыбачий баркас с тяжкими, округлыми, как у жеребой кобылы, боками, не однажды конопаченный, смоленый и чиненый. Баркас, как и хата, где жил Донат, достался ему в наследство от Леонида Пантелеевича Харабуги, к которому он приткнулся в сорок шестом году, когда получилось так, что и не знал, где приклонить уцелевшую на войне головушку…