Русалочье море - стр. 16
Потом Павлина направилась к берегу, уже тихо, даже показалось – безучастно, а ему хотелось вжаться в песок, скрыться, провалиться сквозь этот берег, и он решил передвинуться, надежнее спрятаться в своем укрытии, но побоялся – а вдруг она заметит. Впрочем, теперь, когда она плыла назад, то вполне могла его обнаружить, оттуда, с моря, он, наверное, как на ладони. На мелководье Павлина стала на ноги, пошла шагом, и Донат опять смотрел на нее, на ее груди, по-девичьи твердые, еще не умеющие клониться вниз, в крупных сверкающих каплях воды. Павлина выходила с опущенной головой, и ему почудилось, что в ней что-то изменилось. На берегу она легко подхватила платье и, осторожно ступая между змеями, которых жара разморила – ни одна из них вслед уже не поползла, заторопилась к ступенькам в обрыве. Немного погодя он услышал, как наверху прошелестели по траве ее шаги.
Домой Донату идти расхотелось, он забрел далеко в степь, и здесь глазу открывалась своя, иная, красота, здесь все было обрызгано желтым дождем сурепки, и тонко, томительно пахла полевая березка, сузив обвянувшие на солнцепеке белые и розовые раструбы цветков, напоминавших маленькие репродукторы, качались на ветру жилистые, с крепкой стебляной нитью и оттого трудно поддающиеся разрыву кустики цикория с его обесцвеченно-голубыми глазами, упористо, с панской важностью стояли широколистые, колючие, плотные репейники с малиновыми пушистыми бутонами, и цепко держался за землю вездесущий мышей, кивая направо и налево сизоватыми метелками. Май не пролился ни одним дождем, не было его и теперь, хотя июнь подходил к середине, и дождя ждали все, кто жил на этой земле и с такими трудами и тяготами засеял первое послевоенное поле; зелень пока, правда, держалась, хотя и изнемогала под безжалостным суховейным дыханием, приносившимся с юга и востока с проклятым постоянством.
Донат дошел до невысокого, осевшего под тяжестью веков кургана, у подножия которого начиналась Камышеватая балка, топкая в осеннюю распутицу, здесь вечно застревали работяги-«полуторки», и шоферы матерились до тех пор, пока не приходил на выручку гусеничный трактор; летом же балка смотрел на мир круглыми, грязновато-невзрачными бельмами солончаков, округ которых низко щетинилась чахлая травка, наверное, самая живучая и неприхотливая из всех, что растет в степи. На кургане Караюрий упал лицом в землю и стал вслушиваться, как исколотая птичьими криками нежно, коротко позванивает, потрескивает даль, как она музыкально, певуче булькает, лопается, точно где-то рядом, на сковородке вскипает подсолнечное масло. Донату думалось хорошо и сладко, и по большей части уверенно, но иногда уверенность пропадала, как баркас, дошедший до той линии, где море соединяется с небом, и появлялся страх, особый, ни на какой другой не похожий – когда после долгого ожидания нашел то, что искал, и это долгожданное, выстраданное, вымечтанное вдруг может выпорхнуть из рук, исчезнуть, растаять.