Русь: имя, образы и смыслы - стр. 39

Следует отметить, что впервые образ эпонима нашего народа, хоть и без упоминания мифа о нем, появляется в византийской письменности за восемьдесят лет до похода Игоря в связи с самым первым нападением варяжской Руси на столицу империи. Согласно ПВЛ Аскольд и Дир, два боярина Рюрика, отправились на юг и в 866 г. предприняли поход на Царьград. Из византийских источников известно, что на самом деле русы напали на Константинополь в 860 г., а Синаксарь Константинопольской великой церкви конца IX – начала Х в. под 25 июня приводит иное название нападавших: «И нашествие сарацинов и рун (Ρουν), и лития во Влахернах»^>125. Такие исследователи, как Н.Ф. Красносельцев и Г.Г. Литаврин относили это известие к походу русов 860 г. Однако рунами называлось славянское население острова Рюген, которые в средневековых источниках также неоднократно именовалось русами. Схолия 121 к Адаму Бременскому специально уточняет: «Рюген – остров рунов по соседству с городом Юмной…»^>126 Одно из наиболее подробных описаний нападения русов на Константинополь в 860 г. и их последующем крещении принадлежит патриарху Фотию, непосредственному очевидцу событий. В связи с этим показательно, что в ряде рукописей его Окружного послания содержится выражение «(народ), именуемый тем самым Росом»^>127. М.В. Бибиков также подчеркивает: «И в дальнейшем Фотий неоднократно упоминает имя «Рос»: в сочинении, называемом «Амфилохии» (PG, 150, 285), и в письме № 103 это же имя упоминается в качестве антропонима»^>128. Поскольку с русами велись переговоры и впоследствии часть из них крестилась, то неудивительно, что глава Константинопольской церкви получил достаточные сведения о новообращенном народе.

Подведем итоги рассмотрения преданий о Русе в различных традициях. Еще во время пребывания русов на их волжской прародине и контактов с предками иранских племен у наших предков возникает образ Трояна – отца Руса и двух его братьев. Память о нем сохраняется как в «Слове о полку Игореве», где именно с него начинается периодизация русской истории, а сам он рассматривается как далекий предок Игоря, так и в имени первого упомянутого Саксоном Грамматиком короля Прибалтийской Руси. Представление о трех братьях, ставших предками – эпонимами соответствующих близкородственных племен, было достаточно широко распространено у различных индоевропейских народов и восходит к эпохе их единства. Тем не менее, в зависимости от задач сказителя или записывавшего впоследствии устные предания средневекового автора, мог упоминаться один герой-эпоним (Чех у Козьмы Пражского, Папарусь в Прибалтике, Саклаб у Гардизи, Рос у Фотия и Псевдо-Симеона), два (Словен и Рус в «Сказании о Словене и Русе» и «Моджмал ат-таварих») или три (Лех, Рус и Чех в «Великопольской хронике»). Странное на первый взгляд обстоятельство, что «Сказание о Словене и Русе» и «Моджмал ат-таварих» независимо друг от друга отмечают кровное родство Словена и Руса с эпонимами различных неиндоевропейских кочевых народов, также может быть объяснено временем и условиями складывания данной генеалогической легенды. Если в отношении мусульманского сочинения еще можно заподозрить механическое соединение различных неродственных народов в силу их отнесения к одному географическому климату, то применительно к отечественному памятнику такое объяснение едва ли возможно. Однако если данная генеалогическая легенда складывалась на волжской прародине русов во II тыс. до н. э., то в качестве кочевников там могли фигурировать индоиранские племена, родственные отношения с которыми вполне закономерно осмыслялись в виде братства Словена и Руса с эпонимами этих кочевых племен. Впоследствии же эти представления переносились на новые племена, занявшие в степи место индоиранцев. В книгах «Великое начало. Рождение Руси» и «Русы во времена великих потрясений» мною было показано, что часть русов переселилась в Прибалтику и Поднепровье, какие-то группы приняли участие в распространении на северо-запад культуры сетчатой керамики из Поволжья, а оставшиеся на своей изначальной прародине группы впоследствии вошли в состав вятичей или были ассимилированы поволжскими финно-уграми и тюрками. В свете этого весьма показательно, что образ Руса фиксируется у всех трех частей русов, переселившихся на новые места обитания: Папарусь в Прибалтике, Рус у Днепровских порогов и Словен и Рус в землях ильменских словен. Из этого следует, что образ героя-эпонима возник у русов еще на их волжской прародине. Что касается «Сказания о Словене и Русе», то с учетом генетических, археологических и лингвистических данных можно предположить, что в нем объединились события, произошедшие в разное время: первичное расселение протославян на севере Восточной Европы в VI–IV тыс. до н. э. и участие каких-то групп русов в распространении культуры сетчатой керамики во второй половине II тыс. до н. э. Во втором случае расселение нового населения в будущие новгородские земли шло не «от Ексинопонта», а из Поволжья. Указание на былую связь с этим регионом Руса сохранилось и в «Моджмал ат-таварих». Сходство украинского предания о состязании у Днепровских порогов за право обладания землей безымянных богатырей с аналогичным сюжетом о борьбе удмуртского и марийского богатырей предполагает общий источник данного предания. Описание причин переселения Саклаба в Поволжье у Гардизи напоминает сюжетную линию западнославянского предания о Чехе, что вновь ставит вопрос как о параллелизме, так и о происхождении данных сюжетов. Поскольку западнославянская традиция выводила Чеха из Хорватии, вполне возможно, что общий фонд данных переселенческих преданий достаточно рано формировался близ территории первоначального обитания хорватов, относительно недалеко как от Причерноморья, так и Поволжья. Наличие такого общего фонда объясняет и сюжетную близость чешской «Легенды Христиана» с известием о Росе Псевдо-Симеона. Подобный параллелизм сюжетов мы видим в отношении сюжетов, связанных не только с Русом, но и с его предком: в книге «Великое начало. Рождение Руси» было показано, что образу трехголового Трояна в сербской сказке соответствуют татарское и чувашское предания об основании Казани, согласно которым на месте будущего города некогда жил трехглавый дракон. Поскольку бог или полумифический герой одного племени мог восприниматься другим племенем как зловредное существо, это объясняет негативное описание его у чувашей и впоследствии татар. Однако как поволжские, так сербский сюжеты первоначально подчеркивали власть этих мифологических персонажей над тремя сферами мироздания