Руны на шевронах - стр. 8
Помирать так по-дурацки, конечно, обидно, но ещё обидней просить пощады. Я вцепился в чью-то бьющую конечность и разорвал зубами ткань штанов выше колена. Глупо – теперь я неподвижная мишень. Но так захотелось напоследок хоть одного изуродовать. Вой супостата, в пасти вкус крови, по телу медленно затухающие вспышки боли от ударов, и спасительная темнота…
Теперь надо ждать отца габаритного. Не знаю почему, уверен просто, что заявится высокий дядька с породистой такой харей. Принесёт полный пакет фруктов и конфет. Скажет, что ребята погорячились, и я сам во многом виноват. Один вон лежит с разрывом мышц и мягких тканей.
А ему совсем не нужно участие его сынишки в уголовном процессе. В общем, предлагает он всё замять. Избили меня какие-то хулиганы вне университета, ничего не помню. У меня будет отдельная палата и всё для скорейшего выздоровления! А сынок его Олег прямо сейчас извинится и пообещает, что такое больше не повториться!
Хотел я его послать, но больно уж захотелось увидеть рожу Олежки…
То есть захочется. Я же не вспоминаю… то есть как бы предполагаю на основе неизвестно откуда взявшихся воспоминаний…
Не! Я многое вспомнил! Вот помню же, что били меня четверо, и всех их запомнил, особенно Олега. А что папка его такой, только предполагаю…
Как болит голова! И двоится перед глазами!
Ладно, ждать осталось недолго. Вот сейчас откроется дверь в палату и зайдёт осанистый мужик с пакетом. Я приготовился…
Открылась дверь, вошёл осанистый мужик в белом халате и сказал что-то непонятное. За ним следом вошла женщина, подошла ко мне и на шею стала прикладывать что-то живое. Я с задержкой понял, что сказал дядька:
«Ага, очнулся. И, конечно, давление. Манечка, пока три – ему ещё понадобится кровь».
Это холодное у меня на шее нежно укусило и замерло. Это пиявки… в двадцать первом веке! Но на каком языке он сказал? И почему я его понял?!
Глава 2
Всё-таки у меня среди прочего случилась ретроградная амнезия. Стёрлось всё до избиения в туалете, но, как и положено, только двоиться перестало, так и быстро припомнилось. Особенно когда Олежкин папа не пришёл…
То есть он уже приходил, говорил, что положено, потом сам Олег очень искренне извинялся. Я принял извинения и предложение его отца – что мне оставалось-то ещё! Сказал следователю, что не было ничего или я ничего не помню.
За две недели меня вылечили, и я принялся навёрстывать пропущенное за время болезни. Забавно, что льготники меня заметили, даже давали списать конспекты, но общение с другими студентами ограничилось дежурными приветами. Да я ни к кому и не лез.