Рукопись, найденная в Сарагосе - стр. 18
– Это я, Камилла, твоя мачеха. Я дрожу от холода. Милый Пачеко, пусти меня под одеяло.
– Это я, Инезилья, – перебил другой голос, – позволь мне лечь к тебе. Мне тоже холодно.
И я почувствовал, как холодная рука гладит меня по подбородку. Собрав все свои силы, я крикнул:
– Отойди от меня, сатана!
На это оба голоса по-прежнему тихо ответили:
– Как? Ты нас гонишь? Ведь ты – наш муж! Нам холодно, мы разведем огонь в печи.
В самом деле, вскоре в очаге занялось легкое пламя. Когда немного посветлело, я открыл глаза и увидел уже не Камиллу и Инезилью, а двух братьев Зото, висящих над очагом.
При этом страшном зрелище я чуть не лишился чувств. Вскочил с постели, выпрыгнул прямо в окно и бросился бежать в поле. Через несколько мгновений я подумал, что счастливо отделался от ужасных призраков, но, обернувшись, увидел, что висельники гонятся за мной. Я пустился со всех ног вперед и вскоре оставил висельников далеко позади. Но радость моя недолго длилась. Гнусные создания пошли колесом, пустив в ход руки и ноги, и в одну минуту догнали меня. Я попробовал было убежать, но в конце концов силы мои иссякли.
Вдруг я почувствовал, что один из повешенных схватил меня за левую лодыжку; я хотел ее выдернуть, но тут второй встал мне поперек дороги. Остановился, вытаращил на меня свои страшные глаза и высунул красный, как раскаленное железо, язык. Я стал просить пощады – напрасно. Одной рукой он схватил меня за горло, а другой – вырвал вот этот глаз, – до сих пор рана никак не заживет. Потом всунул в пустую глазницу свой раскаленный язык и начал лизать мне мозг, так что я взревел от боли.
В то же время тот висельник, что схватил меня за левую ногу, стал работать когтями. Сперва начал щекотать мне подошву; потом это адское чудовище содрало с нее кожу, повытаскивало все нервы, очистило их от крови и стало перебирать по ним пальцами, словно по струнам музыкального инструмента. Но, видя, что они не издают приятных для него звуков, впустил когти мне под колено, поддел связки и начал их подкручивать, точь-в-точь как если бы настраивал арфу. В конце концов он принялся играть на моей ноге, превратив ее в какое-то подобие гуслей. Я слышал его дьявольский смех, и адские завывания сливались с моими пронзительными криками. Уши мои раздирал скрежет окаянных: мне казалось, что они разрывают зубами все фибры моего тела; в конце концов я лишился чувств.
Утром пастухи нашли меня в поле и принесли сюда. Я исповедался в грехах и у подножия алтаря нашел некоторое облегчение своим страданиям.
Сказав это, одержимый страшно зарычал и умолк. Теперь заговорил отшельник.