Руины веры - стр. 71
— Кэм, — в голосе Райана явное облегчение, — помоги, подержи ей голову. — Гвендолин пытается брыкаться и тихо скулит. — Надо, Гвен, — говорит ей строго и снова мне: — Надо зашить, я не справлюсь один.
Смотрю на распоротую от глаза до губ щеку Гвендолин, и мне хочется разреветься. Отвлекла патруль, значит… Ногти впиваются в ладони.
— Кэм! — окликает меня Кесседи, видя, что я не совсем в себе.
Трясу головой, пытаюсь сосредоточиться.
— Хорошо, держу.
Из кармана Райана появляется миниатюрный фонарик, он включает его и зажимает в зубах. Освещения в помещении явно недостаточно. Заворожено смотрю, как он берет уже приготовленную нитку с кривой иглой, поливает их спиртом из бутылки (видимо, достали в одну из вылазок вместе с продуктами) и склоняется над раненой.
Он что, правда сейчас будет зашивать ей щеку?!
Вопросы типа: «а ты сможешь?», «а ты умеешь?» вертятся на языке, но мне хватает ума придержать их на потом. Пожалуй, мне по-настоящему жутко впервые за долгое время, но умом понимаю, что врачей здесь нет, а Гвен нужна помощь, иначе она просто умрет.
В Нижнем мире вообще нет врачей, потому как людей и так слишком много, и их трудно прокормить. Поэтому сокращение численности из-за смертности вследствие травм и болезней правительством только приветствуется. Люди лечат друг друга, передают навыки от родителей к детям. Так что в Нижнем мире, если и встретишь человека, называющего себя «доктором» или «лекарем», то это непременно будет самоучка, который, может, и правда что-то умеет, но в отсутствие большинства медикаментов и медицинской аппаратуры бессилен в девяти случаях из десяти.
Был у нас на заводе один настоящий доктор из Верхнего мира, с образованием и должным опытом. Его сослали в Нижний мир за какое-то преступление, так он не прожил и месяца — сам на себя руки и наложил. Тем самым скальпелем, который ему позволили привезти с собой для якобы продолжения врачебной деятельности. Человек тонкой душевной организации оказался…
Держу голову несчастной, а Райан принимается за дело. Обезболить нечем, Гвендолин стонет, дергается. Кесседи чертыхается сквозь зубы, но так как в них зажат фонарик, слов не разобрать.
Через несколько минут мои опасения по поводу умений соседа испаряются. Умеет, понимаю. И опыт тоже есть. И не боится — что главное в этом деле.
— Почти все, — шепчу Гвендолин. Понимаю, что вряд ли поможет, но чувствую себя совершенно беспомощно и не знаю, как еще помочь. — Немножко осталось… потерпи... — Кесседи бросает на меня одобрительный взгляд.
С щекой закончил.
— Нет, не надо! — кричит Гвендолин, когда он берется за платье. Из-за свежего шва ее лицо перекошено, губы наполовину не слушаются, но она все равно упирается, хватается за подол, кричит.