Руина - стр. 69
– Да я всякого лиха тоже попробовал, а вот что-то теперь невмоготу, ноги не слушаются!..
– Ну, потерпи, хлопче, трохи; вот монастырь скоро, – там и согреемся, и подкрепимся… вот как в Чигирине было… помнишь, у молодой хозяйки?..
– Ох, – вздохнул хлопец, – то ж хозяйка была, молодая господыня, а там черницы; пожалуй, «поднесут еще черницкого хлеба»![4]
– Хе – хе! Не любишь? – засмеялся хрипло старший путник, остановившись, чтоб перевести дух.
– Да где же этот монастырь? Идем, идем, и конца нет… Может быть, сбились с дороги?
– Чтоб я сбился! Го-го! Не на такого напал! И в глухую ночь потрафлю всюду… Вон, гляди, чернеет во мгле длинная полоса, то муры монастырские.
– Так поспешим! – обрадовался хлопец.
– Стой, попробую выкурить люльку: в монастыре не годится… не позволят.
– Дядьку, голубчику, бросьте вы люльку… Совсем становится темно… да и тютюн и губка мокрые, верно, как хлющ.
– А вот посмотрим. – И знакомый нам нищий присел на корточки, закрылся кереей и стал осматривать свои курительные припасы.
Хлопец натянул на голову свитку и с тоской ждал, чем окончится попытка строгого дядьки; но, к счастью хлопца, все оказалось у нищего перемокшим, и он, плюнув сердито, злобно поднялся и зачастил к монастырю. Хлопец почти бегом пустился за ним, чтобы не отстать и не потерять тропы в наступившую темень.
Вскоре вырезались из мрака высокие стены с укрепленною башнею брамой. Путники подошли к самой браме, и старший начал стучать в нее своей клюкой, но на его энергичные удары в окованные железом ворота никто не откликнулся, только ветер ворвался с воем под своды башни и закружил холодною хлябью.
Нищий удвоил удары; они звонко сыпались на неподвижные ворота и глухо терялись вдали. Наконец отворилось небольшое окошечко над брамой – и в него просунулась чья-то голова; при абсолютной темноте нельзя было распознать даже, кому принадлежала она: сторожу или чернице. Но раздавшийся грубый голос сразу рассеял недоумение:
– Кто там ломится ночью в браму и благочестивым людям не дает покою?
– Благословен Бог наш ныне, и присно, и во веки веков, – проговорил жалким голосом нищий.
– Аминь! – оборвал его сторож из окошечка. – Чего надо?
– Впустите, ради Христа, пропадаем от голоду и холоду… Господь Бог вам отблагодарит за ласку!
– Не велено! – отрезал привратник.
– На Бога! На милосердье! – замолил нищий. – Не допустите, святые отцы и преподобницы, погибать христианским душам! Ведь в такую негоду добрый хозяин и собаки не выгонит из хаты, а вы не даете несчастным приюта!..
За окошечком послышался какой-то разговор; в нем участвовал, очевидно, и женский голос.