Рудничный бог - стр. 12
– Нет, Фелициата Алексеевна, я так не могу! – промолвила Настя.
– Чего не можешь? Остаться? Это и твой дом тоже! Не забудь, ты отныне княгиня Варская! У тебя будет ребенок. Ты обязана…
– Я не могу так все бросить, – сказала Настя. – Я должна увидеть Алексея! Я хочу его увидеть.
– Смелая ты, – усмехнулась ее свекровь.
– Вы его видели?
– Нет.
– Я специально приехала, чтобы увидеть Алексея и… быть рядом с ним, – Настя поднялась. – Я чувствую – ему тяжело. Ему очень плохо, и ему нужно, чтобы рядом был кто-то, кто в него верит. Чтобы он знал, что не один… Я знаю, каково это – когда ты день за днем наедине со своими мыслями и чувствами, а всем, решительно всем до тебя и твоей боли нет никакого дела, когда все вокруг лгут или вовсе отмалчиваются. Когда не знаешь, кому довериться, к кому обратиться…
– Ишь ты, матушка, чего вскочила? – воскликнула княгиня. – Никак, укорять меня вздумала? Думаешь, Елисей пороги не обивал? Думаешь, отец сложа руки сидел? А только супротив Особой комиссии не попрешь. Алексей, между прочим, открыто признался, что сам свою судьбу выбрал. Вот пусть по ней и идет. А у тебя своя судьба – тебе ребенка родить.
– Моя судьба, – Настя прислушалась к своим словам, – это Алексей. Без него я не буду жить.
– Больна ты, милая, вот что, – отрезала ее свекровь. – Прилечь тебе надо! Эй, кто там? Проводите княгинюшку в опочивальню. Устала она с дороги… Да пошлите за доктором Штерном. Как бы горячки не было!
Настя с тоской посмотрела на вошедших слуг, обернулась к свекрови.
– Я приехала ради Алексея, – сказала она. – И я его не оставлю.
Она повернулась, выходя из комнаты, и не увидела, как глаза старой княгини наполнились слезами.
Тягостно тянулось время, но разум словно уснул, оцепенел, пребывая в спасительном забытьи. Слишком резким оказался переход к новой жизни. Вчера еще государственные преступники, терзаемые неизвестностью, одиночеством, тоской по близким, страхом за свою жизнь и жизнь товарищей, они были вынуждены терпеть холод каменных стен, сырость, темноту, затхлую воду, спертый воздух, неудобную жесткую постель, кишевшую клопами и полное бессилие. Дни, порой недели полного одиночества, когда даже с охраной словом не перемолвишься, изредка прерывались короткими допросами. Беседовать приходилось об одном и том же – крючкотворы из Особой Комиссии хотели знать абсолютно все, до мелочей.
Так прошла зима, весна. Изредка узников навещали родственники – приезжали сестры, жены, матери. Передавали приветы и последние светские сплетни. За каждой встречей всегда наблюдали посторонние глаза. Тут особо не поговоришь.