Рубидий - стр. 4
– Полгода точно не видел, – признал Саша.
– Вот! – Витька поднял палец. – Потому что смысл жизни тоже кончился. Поэтому Хунта на свой отдел положил с пробором. Или с прибором.
– Вот оно что, – уважительно сказал умудренный Привалов. – Так это как же, – до него, наконец, доперло, – теперь в стране нормальной еды больше не осталось?
– Как тебе сказать… – Корнеев дунул на грязные тарелки, превратив одну в пепельницу, а другую в плевательницу. – Жратва-то нормальная в принципе есть. Просто реальность пре… переконфигурировалась. Таким образом, что все вкусное достается конченым ж-ж-ж-ж и последним др-р-р-р.
Мы с тобой не ж-ж-ж-ж и даже не др-р-р-р. Ну то есть в чем-то, конечно, ж-ж-ж-ж и местами др-р-р-р.
Но неконченые. Поэтому и жрем вот это ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж. – Он плюнул в пепельницу. Плевок превратился в крохотного василиска и зашипел по-змеиному.
– А почему реальность переконфигурировалась? – спросил Привалов, пытаясь подвинуть взглядом ящик с перфокартами. Ящик не двигался, а вместо этого подпрыгивал на месте.
– Вектор магистатум восемь ноль шесть три четыре, – бросил Витька.
Саша посмотрел на ящик по-новому, и тот послушно пополз к выходу.
– Вот как ты так сразу вектор вычисляешь? – с завистью сказал он.
– Как-как. Каком кверху, – буркнул Корнеев. – Магию учить надо, а не ж-ж-ж-ж ж-ж-ж др-р-р-р.
Привалов в очередной раз подумал про себя, какой же он все-таки бездарь.
По официальному счету, в Институте он проработал тридцать лет без малого. Однако у институтских до последнего времени была трудовая льгота: рабочие дни не считались прожитыми, в общежизненный зачет шли только праздники и выходные, и только проведенные вне институтских стен. Этим, кстати, объяснялось необузданное трудолюбие сотрудников, а также острая нелюбовь к дням отдыха. К сожалению, льгота имела обратную сторону – пользующиеся ею граждане не только не старели, но вообще и не менялись, в том числе и в умственном отношении. Так что руководство каждый год в обязательном порядке мотало сотрудников по командировкам. Сотрудники возвращались в новых рубашках и привозили пластинки и кассеты с новой музыкой, с которой организованно боролся Камноедов. Но в целом это мало что меняло. Так что по институтскому счету Саша Привалов проработал шесть лет и считался молодым специалистом.
Льготу отменили в восемьдесят седьмом, в порядке борьбы с привилегиями. За два следующих года льготники как-то очень резко сдали. Тот же Привалов, уже свыкшийся с вечной молодостью, внезапно располнел и украсился обширной плешью, против которой не помогала никакая магия: выращенная заклинаниями шевелюра выпадала за пару дней. Корнеев, напротив, похудел и спал с лица, зато приобрел коллекцию морщин, нехорошие желтоватые тени у глаз и стеклянный взгляд, который Саша раньше видел только у больных-хроников. Впрочем, такой взгляд он встречал у институтских знакомых все чаще. Даже у институтских корифеев, живущих по личному времени.