Рубакин Николай Александрович. Хрестоматия - стр. 45
‹…› Мы живем в целом мире таких общих слов, которые нередко принимаются за критерий и при оценке книг: «книга, полезная для общества вообще», «для народа», «для правительства», «для человечества» и т. д…. Приступая к оценке книжных богатств человечества, прежде всего отбросим в сторону все эти фетиши и поставим во главу угла нашей библиологической системы как главный критерий для оценки всех книг и всяких книг – личность. ‹…› Книжные богатства тоже созданы людьми, существуют для людей, оцениваются людьми. И каждая отдельная книга, и все они, вместе взятые, все книжные богатства человечества, вся литература, в самом широком смысле этого слова. Исходя из этого, мы прежде всего должны понять и помнить, что как суббота существует для человека, а не обратно, так и книга тоже существует для человека, а не обратно. Любовь к книге ради книги не должна существовать. Можно любить книгу лишь поскольку любишь человека – отдельную человеческую личность и человечество, совокупность их. ‹…›
Другой вывод из того же основного принципа книжного дела, т. е. из примата личности, состоит в следующем: говоря об оценке книг, прежде всего нужно думать не о книге, а о жизни, ею отражаемой и выражаемой. Нет и не было такой книги (да, пожалуй, и быть не может), которая отражала бы жизнь во всем ее целом, во всем ее бесконечном разнообразии и величии. Книга всегда одностороння, жизнь, напротив, всегда и бесконечно разностороння. Книжное содержание всегда более или менее схематично, жизнь не укладывается ни в какие схемы, и эти последние всегда временны и преходящи. Жизнь – это сама реальность; книга, сравнительно с нею, всегда отвлеченна. Жизнь нераздельна, книга никогда не трактует о всех, а лишь о немногих сторонах жизни; ради удобства их рассмотрения и изучения книга не может не делить нераздельное целое на части. Это – прием ума, в сущности, идущий вразрез с нераздельностью жизни. Но не в том беда, что человечеством выработан такой прием, – разумеется, в силу необходимости, – а в том, что результат этого приема, логический вывод, начинает занимать в человеческом уме место нераздельной реальной жизни, и книжная отвлеченность оттесняет на второй план реальность, т. е. самую жизнь. ‹…› Мы со школьной скамьи приучаемся мыслить жизнь не в ее единстве, а в ее раздробленности. Мы учимся делить неделимое, подмечать прежде всего отдельные его стороны и, разделяя их в своем уме, забывать, что вне нашего ума они ведь неразделимы. Каждая наука, как известно, изучает жизнь лишь с какой-либо одной стороны – химия с химической, психология с психологической, история с исторической и т. д., и, изучая все эти науки в отдельности, мы мыслим все эти стороны не отдельными сторонами, а отдельными областями жизни: вот тут химическая, а где-то дальше психическая, а еще дальше – историческая, тогда как на самом деле, т. е. в жизни, все это отнюдь не