Рождественское чудо. Рассказы современных писателей - стр. 3

– До конца еще двадцать минут, а я не закончил.

– Что не закончил, Мишенька?

– Да доброе дело… – вздохнул он.

– Да о каком же деле ты говоришь и какие двадцать минут? – недоумевала я.

– Литургия Боженьке, у меня уже хлебушка нет, а мне нужно, – серьезно произнес мальчик, вскинув на меня свои голубые глазки.

– Зачем тебе хлебушек?

– Кормлю голубков.

– Молодец. Это очень хорошо.

– Нет, не очень. Хлебушка не хватает.

– А почему ты это делаешь, Мишенька?

– У Боженьки много дел, поэтому мало чудес.

– О каком же чуде ты молишься?

– Я молюсь и кормлю голубков, чтоб у Боженьки было время вылечить моего дедушку!

Мои глаза увлажнились. Мне нечего было сказать этому маленькому воину Христову с такой большой верой в душе. Я спросила только:

– А без этого, думаешь, Боженька тебя не услышит?..

– Не знаю. Он сказал, что если я верю, то должен работать. Я маленький еще, но голубков могу кормить и маме помыть чашки.

Этот разговор с мальчиком я теперь всегда вспоминаю в предрождественские дни. Ведь самое настоящее чудо Рождества – то чудо, которое происходит в человеческом сердце.

Однажды на Рождество мама предложила сходить в храм недалеко от дома. Просто зайти, постоять. Зашли. Стоим. И вдруг я вижу, как пожилой священник делает мне знак рукой: мол подойди. Я решил, что, раз зовут, надо подойти, мало ли что человеку нужно. Подхожу – и понимаю: священник, судя по всему, предполагает, что я пришел исповедоваться. А я ничего даже сказать не могу. О чем? Да и зачем? Я вообще об этом не думал. Но священник оказался опытным и начал говорить сам – за меня. И… я с трудом сдерживал слезы. Все, что батюшка говорил, стопроцентно в меня попадало. Буквально в каждую мою мысль, которая меня тревожила. То, что я сам для себя никак не мог сформулировать, священник выразил очень четко и назвал вещи своими именами. Он угадал даже то, что я не мог никому рассказать. Во время этой исповеди я сам не сказал ни слова. И в этот вечер впервые в жизни причастился. И потом после службы мы еще долго стояли и с этим батюшкой разговаривали… Тот груз, который я в себе носил, – его вдруг не стало. И тут бы мне сказать: «Я переродился, началась новая жизнь». Но нет. Жизнь как раз осталась прежней. Через месяц я стал тем же самым Андреем, которым был раньше.

Мать у Сереги всю жизнь была учительницей в начальных классах. Серега ее даже после школы побаивался: все-таки мать-учительница – тот еще коктейль. Да еще и характер у нее был кипучий, минуты не могла спокойно усидеть на месте.