Рождественская ночь. Рассказы и стихи для детей - стр. 10

Уткнувшись своим хорошеньким розовым личиком в подушку дивана, Милочка горько плакала. Судьба так жестоко и неожиданно послала ей первое тяжёлое разочарование. Она с таким нетерпением ожидала того дня, когда ей исполнится шестнадцать лет, когда она из девочки превратится во взрослую барышню, наденет длинное кисейное, «в мушки», платье и поедет на свой первый бал. Она так мечтала об этом платье. И вдруг… мать объявила ей сегодня, что платья не будет и что о бале и думать нечего, что средств на это нет.

Эти ужасные слова как громом поразили её. Милочка к этому совсем не была подготовлена. Она так избалованна, так привыкла к роскоши, которая её окружала ещё так недавно. В её хорошенькой головке никак не могла вместиться мысль, что со смертью отца иссяк источник этой роскоши, что полтора года, прошедшие со дня его кончины, совершенно разрушили её материальное благополучие и создали ей новую, полную горя и лишений жизнь, о которой она не имела ни малейшего представления. Она приехала из института домой на рождественские праздники с заветною мечтой о первом бале, и вот эту мечту пришлось теперь хоронить. Это было ужасно. В доме шли приготовления к сочельнику, но Милочка, вся поглощённая своим горем, ничего не замечала. Порою она поднимала от подушки своё заплаканное личико и, обращаясь к стоявшему перед нею гимназисту лет девятнадцати, с отчаянием повторяла:

– Ты понимаешь, Ваня, это была моя мечта, заветная мечта! – и, забывая на минуту о своём горе, она продолжала: – Мы с Таней Лукинской… помнишь Таню? Ещё такая маленькая, рыженькая?.. – Гимназист кивнул головой. – Так вот, мы с Таней всё мечтали о первом бале и решили, что у ней должно быть розовое кисейное платье, а у меня – белое «в мушки»… А мама сегодня сказала… что и ей-то не в чем идти со мною, что всё… всё хорошее продала… Не будет моего бала… моего первого бала… – через слёзы договорила Милочка и снова, уткнувшись в подушку, разрыдалась.

Ваня стоял над плачущей сестрой и что-то соображал. Потом неровной, угловатой походкой направился в переднюю. Проходя мимо комнаты Анны Николаевны, своей мачехи, он с беспокойством оглянулся на дверь, как бы желая удостовериться в том, что он может уйти незамеченным, и стал торопливо надевать пальто.

– Ах, оставь меня в покое! – раздался в соседней комнате раздражённый голос Анны Николаевны – Я уже тебе сказала, что ёлки не будет. А если ты не перестанешь хныкать, то я тебя выгоню вон из моей комнаты.

Это энергичное предупреждение, однако, не помогло. Через минуту до слуха Вани долетел ещё более резкий возглас мачехи: «Так ты так слушаешь маму?.. Марш в детскую!..» На пороге с шумом отворившейся двери появилась Анна Николаевна, ведя за руку упиравшуюся и горько плакавшую девочку лет пяти. «Марш!» – повелительно повторила Анна Николаевна, толкая девочку по направлению к детской.