Рождённые водой - стр. 37
***
Утром Дэш проснулся один, Эштон на соседней кровати не оказалось. Куда она делась? Дэш совершенно растерялся. Если он ворвется к маме в комнату, она его за это не похвалит, а бабушка так вообще отругает. А вдруг мама умерла? Вдруг он больше никогда ее не увидит? Мысль об этом сковывала и пугала еще больше. Или все уехали и бросили его одного. Он чуть не расплакался, спрятался под одеяло и долго лежал в тишине, вслушиваясь в далекие и нечеткие дребезжания и постукивания за дверью. Было страшно встать и зайти в соседний номер: вдруг эти звуки означают, что маму увозит катафалк?
Белье пахло не домом, а чем-то чуждым, горьковатым, и на ощупь было жестче. Луч света, пробивающийся в щелку между одеялом и простыней, мелко подрагивал, словно его мололи в блендере, и Дэшу казалось, что сам он тоже подрагивает. С улицы то доносилось, то пропадало дребезжание, становясь громче – пугающий звук приближающегося горя.
– Дэшфорд! Да что же это такое? Уже почти полдень, а ты валяешься! Что за лентяй! – Бабушкин голос заглушил все звуки с улицы, и Дэш вынырнул из-под одеяла. Бабушка всплеснула руками – совсем как дома. – Господи, ты вчера в хлеву, что ли, побывал? И лег прямо в грязной одежде? Один день! Всего один день не уследила за тобой, а ты уже похож на поросенка!
Дэш кубарем скатился с кровати и ринулся к ней, – она аж отпрянула, – крепко-крепко обхватил ее и застыл.
– Ну ладно, ладно, чего это ты вдруг обниматься вздумал. – Бабушка попыталась отодвинуться, но Дэш не отпускал, наслаждаясь ощущением, что его не бросили. – Покажи-ка локоть. Ничего себе, ссадина, как бы шрам не остался. Давай-ка обработаем. Да отпусти уже. Сейчас принесу сумку…
– А мама?.. – Дэшу пришлось отпустить бабушку, уж больно она стремилась вырваться.
– Мать твоя отдыхает, и нечего ее беспокоить. Сходишь к ней позже.
Бабушка открыла дверь.
– Эштон, иди сюда, – крикнула она. – Побудь с братом.
Мимо комнаты прошла горничная с дребезжащей тележкой, нагруженной полотенцами и еще какой-то мелочевкой, а солнце осветило серый пол и невзрачные стены. Дэш рассмеялся от облегчения.
Они провели в мотеле четыре дня, к маме их пустили на третий. Она сидела на постели, опираясь на подушки, лицо у нее было совсем бледное, как молочный коктейль, и почти сливалось с белым постельным бельем, а волосы больше не блестели, словно тоже утратили краски. Но она улыбалась. Дэш бросился к ней, а бабушка тут же дернула назад.
– Осторожно, не беспокой мать, она еще слаба.
И нависла над ними, словно строгий страж.
Дэш уселся на соседнюю кровать, не сводя с мамы взгляда. Она поморщилась, когда Эштон аккуратно присела на край ее кровати. Ей явно было больно даже от такого незначительно движения. Эштон затараторила, сколько страху натерпелась, и что Дэш оставил ее одну в тот день, но сама она всегда-всегда слушается, и что в школе все равно не проходят ничего интересного, и поэтому они рады побыть в мотеле.