Рождённые после Великой Победы - стр. 23

– Почём букетик? – представительный мужчина в шляпе и очках обратился к мальчугану.

– Рупь.

– Ты чего так дорого берёшь?

– А вы сами, однако, полазьте по лугам.

– Давай за пятьдесят копеек?

– Ладно.

Оставалось всего два букетика, но они, пригретые в полдень, стали медленно опускать вялые головки; листочки без воды тоже выглядели печально. Потенциальных покупателей в поле зрения не наблюдалось – сегодня не рыночный день, а есть и пить хотелось до ужасти. Витёк отошёл в сторону и пересчитал заработанные монетки. Совсем неплохо. Большую часть он отложит в заначку на стою мечту, а немного можно потратить прямо сейчас.

– Сколько тебе?

– Давайте три. Нет четыре.

Он заворожённо смотрел на продавщицу, выдавливающую на вафлю цилиндр вкуснейшего мороженого, как на волшебницу. Усевшись на соседнюю скамейку, голодный пацанёнок принялся растягивать блаженство, подставив смуглую мордашку под яркие лучи.

– Давайте ещё три.

Продавщица покосилась, внимательно посмотрела на широкое довольное лицо мальчишки с явными примесями бурятской крови, но что-то говорить не сочла нужным. Дети войны, да ещё в центре Сибири, получили такое естественное закаливание – никакая зараза не возьмёт. Чего уж там лишняя порция пломбира.

Счастливый Витёк бодро шагал в обратном направлении. В кармане приятно позвякивали заработанные монетки; ещё немного, и он сможет купить себе велосипед, как у Витьки-медведя с другой улицы. На деревянной, со слегка облупившейся краской скамейке остались увядать никому не нужные цветочки.

Достав из кустов припрятанный портфель, Витёк повернул к дому, пиная попадающиеся под бывшие отцовские ботинки камешки и мечтая о том, что, когда вырастет, обязательно станет машинистом. Из окошка чердака торчал толстый зад матери, стоящей на приставной лесенке. Мальчик весь напрягся: «Нашла!»

– Мать, ты чего туда залезла?

Женщина замерла, поправила чуть задравшийся выше колен подол цветастого платья, потом медленно стала спускаться вниз. Раскрасневшееся лицо её выглядело виноватым, но и одновременно злым от отчаяния.

– Витька, паршивец, я знаю, что у тебя есть деньги.

– Есть, мои.

Мальчик обратил внимание на влажные подмышки домашнего платья матери. Значит, давно везде выискивает.

– Знамо, что твои.

– А ты зачем шаришь, ежели мои?

– Надо, однако.

– Всем всегда надо. Я заработал – значит, мои.

Мать потянулась к уху своенравного и прижимистого пацана, но он вовремя увернулся и забежал за угол дома, облегчённо выдохнув: «Значит, не нашла!»

Из будки лениво вылезла большая лохматая собака, потянулась, словно нехотя зевнула, высунув яркий язык и блеснув острыми зубами, затем смиренно уставилась с умным видом на молодого хозяина, нервно кусающего губы, стоя за поленницей.