Ровесник СССР: Всюду Вселенную я объехал - стр. 13

– Я раздавал подобные безделушки направо и налево и еще больше получал их сам в подарок. Мне не было дела до того, сколько они стоят.

– Жаль, молодой человек! – ответил старик и показал королю на дверь.

Обратился Фарук в контору по найму текстильной фирмы.

– У нас нет работы, – отвечал ему агент. – Обратитесь в другие фирмы. Может быть, повезет… Какая у вас профессия?

– Я король Египта, – ответил Фарук самым серьезным тоном.

Раздался хохот служащих конторы. Уж очень забавной показалась им эта шутка.

– Негодяи! – закричал Фарук. – Я прикажу избить вас плетьми.

Это вызвало еще большее веселье. Когда все вдоволь насмеялись, агент, решив, что имеет дело с сумасшедшим, поспешил наконец от него избавиться.

– Ваше величество, – говорил он, еле сдерживая улыбку, – наши дела идут очень плохо. В бедной Италии два миллиона безработных. Устроиться трудно, ваше величество. Но королевская воля – закон. Мы подыщем место, достойное короля, и сообщим вам.

Фарук ушел, но обещанной весточки не дождался. И хотя агент текстильной фирмы позже из журналов узнал, что перед ним был действительно король, он справедливо рассудил: ну кому нужна эта ходячая заваль? Какая от него польза?

Вот какие казусы приключились с королем, лишенным трона и власти! И не в сказке, а наяву.

(Силантьев В. И. // Комсомольская правда. 1956. 19 января.)

На третий день войны мне исполнилось девятнадцать лет. В суматохе я и не вспомнил о своем дне рождения. Дома остались мать и отец, школьные друзья… Среди них не было девушки, которая бы мне нравилась, которой я мог бы писать нежные письма с фронта. Не скажу, что в школе не замечал добрых симпатичных девочек. Но ни одна из них не затронула моего сердца. Почему? Не настал срок? Возможно. Но мне кажется, в человеке есть особые амурные токи, которые дремлют до поры до времени и, лишь встретив взаимно притягивающий ток, начинают энергично реагировать. Начитавшись кавказских поэм Лермонтова, проштудировав и его роман «Герой нашего времени», я отчетливо представлял себе удивительной красоты «черкешенку», первую любовь Печорина. Мне снился ее тонкий и гордый стан, слышался нежный голос…

Мою первую любовь звали Катей. Мы встретились на фронте. Она была родом из Серпухова, дочерью рабочего Андриана Каталкина, отца большого семейства. Как говорится, я влюбился в Катю с первого взгляда. Лишь недавно я понял, почему так случилось. По телевидению показали старый-престарый фильм «Большой вальс» о жизни и творчестве Иоганна Штрауса. Я его видел до войны много-много раз. Ведь я считал себя музыкантом, в моем репертуаре были модные тогда вальсы. Героиня фильма очень похожа на Катю. Тот же овал лица, те же губы, улыбка, ровные белоснежные зубы. И щедрые брызги симпатии и радости. Мои чувства и память были запрограммированы принять в сердце только этот образ. Остальное «доделала» молодость. Она была у обоих целомудренной, безоглядной. Кате было двадцать, мне на три года больше. Мы встретились впервые в польской крепости Модлин, что стояла на берегу Вислы, затем наш полк и приданный ему батальон аэродромного обслуживания, в котором Катя была вольнонаемной работницей, перебазировались в Торн. Там мы отметили День Победы. Судьба свела нас как страстных влюбленных. Мы сняли в городе комнату, представившись хозяйке-польке супругами. Однако вскоре кончилась «вольница» военного времени. Мы, сержанты и ефрейторы, должны были ходить строем, да еще под песню, как безусые курсанты в училище. Словно и не прошли с боями от Москвы до Берлина, будто не сверкали на наших гимнастерках ордена и медали. Нас обязали жить и спать в казарме с положенными в одиннадцать вечера отбоем и ранним подъемом. Нашлись командиры-чинуши, обожавшие муштру. С грустными лицами мы попрощались с полькой, что сдавала нам комнату, и недоумевали, что делать дальше. Моя казарма находилась в одном конце города, а общежитие Кати – в другом. Встречались все реже и реже.