Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники - стр. 11
Я так любила бывать во флигеле, что ночь мне казалась слишком длинной разлукой с любимым флигелем. Правда, ночь у меня действительно была длинная, я любила заваливаться спать очень рано, часов с семи, еще не дождавшись ужина. Заберусь куда-нибудь в уголок и сплю. Помню, как Таша обязательно найдет меня в моем укромном месте, тормошит и приговаривает:
– Леля, Леля, спать рано, поиграй со мной, ведь ты только пришла.
Но я нема и глуха. Зато и просыпалась перед рассветом.
Хорошо у меня осталась в памяти одна такая ночь. В то лето мы уже не жили в своей детской на втором этаже, а жили в кабинете с разноцветными стеклами. Очевидно, решили, что на втором этаже опасно, потому что и мама спала в большой зале, на первом этаже. Зала эта была страшноватая, и я поражалась маминой храбрости. Потолок в зале был очень высокий, выше, чем в других комнатах. Окна выходили в самую заросль парка. Деревья и кусты подступали вплотную, поэтому в зале было всегда полутемно. Мрачно поблескивал паркет. Портьеры были тоже какие-то темные и длинные, а сама зала была довольно пустынна, мебели в ней было мало. В одном из темных углов стояла мамина кровать с тумбочкой, а неподалеку розовая кушетка. Я почему-то очень любила ее и называла «акушеркой». В ту ночь я проснулась, когда было еще совсем темно.
Почему-то в детстве мы с Ташей часто видели страшные сны. Проснешься, бывало, с бьющимся сердцем. В детской тихо, мирно поблескивает огонек лампадки, на видном месте стоит синий эмалированный чайник с кипяченой водой.
– Няня, пить!
Няня моментально вскакивает со своего дивана и уже стоит около тебя, протягивая чайник. Сделаешь два глотка и, набрав полный рот воды, делаешь вид, что хочешь спать дальше, а сама, как только услышишь нянино посапывание, начинаешь промывать водой глаза, чтобы больше не спать и не видеть этих противных снов. Но большей частью эта процедура не помогала, пригреешься и заснешь опять. Но в ту ночь я не заснула, да и бедной няне не дала спать. Проснувшись, взволнованная полетом ведьм, я, попив воды и промыв глаза, почувствовала бодрость и приятную пустоту в желудке и закидала няню вопросами об ужине. Бедная моя, терпеливая няня! Воображаю, как она уставала за день, и тем не менее отвечала на каждый мой дурацкий вопрос. Пыталась утихомирить меня:
– Ташу разбудишь, мама услышит – придет.
Но я разошлась:
– А что Настя ела? А что Яков ел? А что он пил, чай или молоко?
И вдруг шаги, открывается дверь, и входит рассерженная мама. Я не успела опомниться, как оказалась у нее на одной руке, в другой – мои простыни, одеяло, подушка, и мама несет меня в залу. Она деловито отшлепала меня, быстро постелила мне на кушетке и, прикрывая одеялом, сказала: