Ротмистр - стр. 32
В помещении царил полумрак, крохотное оконце забрано плотной шторкой. От пятерки толстых свечей в подсвечнике по углам метались тени. Стол, кровать с тумбочкой, зеркало и кресло с высокой спинкой: обычная меблированная комната, если бы не все та же вмурованная в стены решетка с толстыми прутьями. В кресле сидел молодой человек, пергаментно бледный, с заострившимися скулами, он уставился на вошедших немигающим взглядом. В черных, неестественно больших зрачках его плясали, отражаясь, огоньки пламени, и от этого Александру Егоровичу сделалось не по себе.
– Здравствуй, Йохан.
Молодой человек не ответил, лишь вздохнул, от чего колыхнулись темные, ниспадающие до плеч волосы.
– Что ты читал сегодня?
– Все то же, – Йохан разлепил тонкие бескровные губы. – «Фауста», – он отбросил на кровать пухлый томик, раскрытый на середине. – Что еще может читать вампир?
Слова выходили у него с каким-то шелестящим присвистом, словно змеиная кожа скользила по камню.
– Вампир?! – Тирашев отшатнулся.
– Чесночные котлеты, – парировал Йохан, брезгливо подернув щекой.
– Он боится чеснока! – министр вцепился Ливневу в рукав.
– Не боюсь, – прошептали тонкие губы. – Противно…
– Йохан, прошу, повежливее.
– А что ты мне сделаешь, Ливнев? – Йохан вскочил, приблизился одним кошачьим прыжком и склонил голову на бок. – Убьешь? Сделай милость!.. Что может быть хуже такой жизни? Я гнию здесь заживо, я подыхаю! За что?! – Йохан вцепился в прутья так, что те скрипнули. – Меня таким сотворил Бог! Бог!! Бог!!!
Ливнев остался спокоен.
Йохан сложил руки на груди и демонстративно отвернулся.
– Я голоден, – произнес он.
– Я знаю, – Ливнев кивнул и крикнул он в приоткрытую дверь: – Вортош!
– Харчи вурдалаку! – прозвучала команда где-то в глубине коридора.
Появилось трое молодых людей, вооруженных револьверами, выжидающе остановились.
– Йохан, порядок тебе знаком, – проговорил Ливнев.
Вампир послушно просунул в отверстия решетки запястья, на которых тотчас сомкнулись толстые стальные обручи. Наружная дверь камеры закрылась, в лицо Йохану уставились два револьвера и только после этого за решетку, отперев несколько замков, шагнул человек с подносом в руках. Поставил на стол графин, на треть наполненный густой темно-красной жидкостью, тонкостенный бокал, положил рядом белоснежную салфетку и удалился.
– Человеческая, – шевельнув тонкими ноздрями, прошептал Йохан.
– Кровь донора, – пояснил Ливнев потерявшему дар речи Тирашеву. – Если туго с человеческой, потчуем свиной или говяжьей.
– Отпусти меня, Ливнев, – прошелестел Йохан. – Отпусти. Клянусь, ты никогда меня не увидишь!