Росстань (сборник) - стр. 50
– А ну, мордой в землю! – прошипел Северька. – И не брыкайся.
Мужичонка ткнулся в траву, медленно повернул злое лицо.
– Оружие есть? – Северька прижимает приклад к плечу.
– Нет. Не видишь ли чо?
– Не разговаривай и ползи к оврагу.
Когда спустились в отвилок оврага, Северька разрешил задержанному подняться на ноги.
– Куда ж ты меня, паря, ведешь? Чо со мной делать хочешь?
– Уряднику сдам, а там мое дело маленькое.
Задержанный ссутулился, пошел молча, но потом круто повернулся. Северька прыгнул назад, поднял винтовку.
– Отпусти ты, паря, меня, – слезно заговорил мужик. – Чо тебе стоит? Век буду Богу молить. Отпусти, не бери грех на душу.
В овраге уже все проснулись, разбуженные Северькиным напарником.
– Господин урядник, – доложил Северька. – Задержал вот человека. Выглядывал чего-то около нас.
– Кто такой? Откуда? Что здесь делаешь? – отрывисто задавал вопросы Николай.
– Господин урядник, – вылез вперед в распущенной нижней рубахе Федька. – Видно же, что партизан. Прячется по оврагам. Кокнуть его, да и дело с концом.
Николай внимательно вглядывался в пленного. Но лицо пленного ничего не выражало. Только чуть дрогнули набрякшие веки.
– Расстреливать его не будем… зарубим. Не то шуму много. Ты и зарубишь, – подмигнул Крюков Федьке.
Жестокая это проверка, да что делать. Федька сжал зубы, выхватил шашку.
– Я моментом, – повернулся он к товарищам. – Эй, кто хочет посмотреть настоящий казацкий удар, подходи сюда. Сейчас я эту гадину развалю от шеи до паха.
Пленный посерел, в тяжелой мужичьей злобе уставился на рыжего парня.
– Сволочи. Безоружных рубить – это вы можете… Ну, руби, чего тянешь! – крикнул он хрипло.
– Николай Алексеевич, хватит, – пыхтя трубкой, сказал Никита Шмелев, притаившийся до этого за спадами. – Знаю я этого мужика. Тальниковский он. Эпов Григорий.
– И ты, дерьмо, с ними, – взъярился мужик, признав Никиту.
Николай положил руку на плечо Григорию.
– Ты прости уж нас. Проверяли мы тебя. Сам понимаешь – нельзя без этого. Жизнь теперь такая.
– Так кто ж вы? – не удержался Эпов.
– Партизаны. Самые что ни на есть настоящие партизаны, – успокоил посельщика Шмелев.
Но Эпов обозлился еще больше:
– Так пужать человека, разрази вас гром. И ты, Никита, сволочной человек, нет, чтоб сразу сказать, свои, мол. С вывертами все, – Григорий матерно ругался, смахивая рукавом мутные слезы.
Парни смотрели на мужичьи слезы, кряхтели, отворачиваясь, лезли за махоркой.
– Ничего, – кивнул им Никита. – Это бывает. Пройдет. Я, когда с-под расстрела ушел, тоже в мокрость ударился. Лежу в буераке, знаю, что уже не возьмут меня, а сам слезьми исхожу.