Российский колокол № 7-8 2020 - стр. 4
– А твоя мама? – осторожно спросил я, терзаемый нехорошим предчувствием.
– Мама… Мамы нет. Я… Я убила её.
Девочка подняла глаза к небу и с силой закусила губу, чтобы не заплакать. Оказалось, двумя годами ранее Юонг заболела туберкулёзом лёгких. Её мать, не смыкавшая глаз над постелью больной, тогда чудом выходила её, но сама заразилась и умерла. Потому-то, после того как в августе сорок пятого Харбин заняла наша Дальневосточная армия, отец Юонг, наслышанный о частых рецидивах туберкулёза, получил разрешение отправить дочь в Корею к деду – в более подходящий климат, а главное – подальше от тяжёлых воспоминаний.
– Мы, корейцы, верим, что душа умершего покидает этот мир только после смены четырёх поколений, – продолжала рассказ Юонг, – а потому я знаю, что моя мама по-прежнему рядом со мной.
Она задумчиво, как-то по-особенному заглянула в моё посуровевшее от бремени её слов лицо и, выдержав паузу, добавила:
– И если я умру первой, я тоже всегда буду рядом с тобой.
– Замолчи!
Меня вдруг обуяла злость. Отпрянув от своей спутницы, я вынул из кармана перочинный ножик, который по привычке всюду носил с собой, и с силой запустил его в раскидистое дерево гинкго билоба, росшее посреди аккуратной зелёной полянки.
– Я тебя разозлила?
Она осторожно тронула меня за плечо, но я с раздражением скинул её руку.
– Нет. Просто пора домой.
Я выдернул нож из древесной раны и ускорил шаг. Я чувствовал, что Юонг слегка оробела, но старалась идти со мною в ногу.
– Не сердись! Дай ножик. Ну дай.
Пожав плечами, я остановился и протянул ей своё холодное оружие. Потрогав остриё и убедившись, что оно заточено, Юонг ловкими пальцами начала расплетать свою роскошную косу и, отделив одну прядь, чиркнула по ней лезвием. Затем она вложила отрезанный локон мне в руку.
– Держи. На память.
– Вот ещё глупости!
Я сварливо сморщился, но незаметно сунул шелковистую чёрную прядь в карман вместе с ножиком. Около дома Юонг мы скомканно попрощались. В ту ночь мне снились плохие сны.
Мои родители лишь вздыхали и разводили руками – в то лето я стал совсем неуправляемым: целыми днями где-то пропадал, не заходил домой даже пообедать, а вместо этого уплетал в гостях у Юонг изумительную квашеную капусту кимчхи с острым привкусом моллюсков. Если же голод заставал нас в круговерти городских улочек, мы перекусывали сладким бататом[4], который кореянки готовили на жаровнях в широких плоских корзинах, стоявших на полотняных валиках прямо у них на голове. Юонг выбирала бататы поподжаристей, почти обугленные. Я смеялся, глядя на её перепачканные в золе губы, и она весело заливалась в ответ, сверкая жемчужными зубками и чёрным миндалём раскосых глаз. И всё же нам пришлось расстаться – ненадолго, всего на неделю, родители увезли меня из города.