Российский колокол №1-2 2021 - стр. 3
Красножан втянул голову в плечи и застыл. Он увидел Толю. Сразу узнал и ничуть не удивился, потому что это был мужчина лет тридцати шести, а вовсе не старик с ходящими желваками под натянувшейся кожей. Одноколенко был худым, быстрым, бегучим – как в тот далёкий день, когда получил свою первую главную роль.
И даже голос у него был как в тот день.
– Ты сказал «моя Полина»? Я не ослышался? Не помню, чтоб ты её любил. Она тебя любила, но ты… Ты – никогда…
– Разве я сказал так?
– Именно так.
– Толя, послушай…
– Нет, это ты послушай… Она могла умереть, когда наглоталась снотворного. И не из-за Гаррика своего, а из-за тебя…
– Но что я должен был сделать? Оставить Ларку и жениться на Полине?
Одноколенко ворохнул кочергой поленья, и режиссёр, глядя на этого хлопочущего у камина, позолоченного пылающим огнём мужчину, ощутил озноб.
– Всё-то ты оценивал на «неплохо» и «нормально», – вспорхнулся Толя. – Полина же всему давала оценку «прекрасно»…
– Да пойми, это князь Мышкин, только прикоснувшись к жизни других, оставлял неисследимую черту… А я не Мышкин…
– О, как ты прав! Ты всегда победительно прав. Только, пожалуйста, не уверяй, что человек не создан для счастья и что существуют вещи поважнее… Ну, вроде этой… Твоей тоски по идеалу.
– Но разве не идеал даёт человеку надежду и веру?
Толя молчал.
Больной въелся в него взглядом и сам себя спросил: «Сколько же сейчас Толе? Тридцать? Сорок?» И тут вывернулось: «У мёртвого лет не бывает, вы знаете… А знаете, чего вы боитесь больше всего? Вы искренности нашей боитесь больше всего, хотя и презираете нас!»
– Ты никогда никого не презирал, – заторопился Одноколенко, будто читая мысли Красножана.
– Толь, прости, если сможешь…
– Мы так давно знаем друг друга.
– Да, очень давно… Многие годы… И ты все эти годы рассказывал о том, кто из наших умер. Но в последнее время никто не умирает, и ты молчишь.
– Ничего, скоро расскажу.
На подоконнике желтели гладкие камешки с острова Готланд, но Красножан глядел не на них, а на Ремедиос, распахнувшую окно. Юрий Арсеньевич знал, что сейчас, вот в эту самую минуту, девушка полетит сквозь солнечный воздух. И он любил её. И она была прекрасна.
Вероятность равна нулю
Тишина медленно наполнялась сумраком, и дом из красного чуть замшелого кирпича стоял без огней. Юлия Кривогорницына не зажигала электричества, её белый подбородок покоился на воротнике платья спокойной расцветки. Она походила на увядшую веточку вишни.
Женщина смотрела на Розмазнина.
Любовник, встретивший недавно своё тридцать второе лето, спал на диване. Юлия была моложе на год, но казалась старше Розмазнина. Может, потому, что под глазами у неё легли лёгкие лиловые тени? Себя она уверяла, что это из-за «яблок раздора и груш печали», которых в последнее время отведала предостаточно.