Российский и зарубежный конституционализм конца XVIII – 1-й четверти XIX вв. Опыт сравнительно-исторического анализа. Часть 1 - стр. 41

Второй тип характеризуется А. Н. Медушевским как промежуточный тип конституционной монархии, при котором Парламент и монарх имеют одинаковые прерогативы в области законодательной, а отчасти и исполнительной власти, осуществляя взаимный контроль и сдерживание. «Данный режим возникал в ряде государств Западной и центральной Европы как результат неустойчивого исторического компромисса двух начал после крупных революционных потрясений и имел тенденцию эволюционировать в направлении укрепления монархической власти»[110].

Третий тип – это монархический или мнимый конституционализм. По мнению Медушевского в нем в полной мере реализовалась коалиция монарха и бюрократии против Парламента. Историческая же функция данного типа состояла в сохранении монархической системы в новых условиях путем формального изменения структуры власти и формы правления без изменения её фактической сущности. Характерной чертой мнимого конституционализма признается разрыв между конституционными гарантиями демократических прав и свобод и реальной практикой политического режима, а также тенденция к слиянию всех видов власти в одном центре, реальный приоритет исполнительной власти (в лице монарха или диктатора) над законодательной или судебной, которая используется в качестве прикрытия, принятие основных политических решений вне конституционно зафиксированной процедуры, подмена открытой политической дискуссии закулисной интригой и т. д… В целом мнимый конституционализм рассматривается как особая форма авторитаризма, при которой впервые был применен принцип правового обоснования антиправовых действий. По мнению Медушевского, именно этот тип конституционализма и развивался в России со второй половины XVIII в.[111]

Сходную типологию предлагает и Марк Раев. Он выделяет два типа конституционализма: классический, западный конституционализм, свойственный странам Западной Европы с их парламентаризмом и буржуазно-демократическими свободами, в которых политические изменения происходили органично, основываясь на соответствующем развитии экономических отношений; и бюрократический, восточный конституционализм, свойственный странам с догоняющим развитием, при котором реформы проводятся «сверху» монархом с опорой на бюрократический аппарат, а не на общественные силы. Этот тип конституционализма, считает он, присущ странам Центральной и Восточной Европы (Пруссия, Австрия, Россия), отстававшим от передовых стран и вынужденных ориентироваться на их исторический опыт. При этом во главу угла ставились имперские амбиции, стремление не потерять статус «великих держав». Поэтому конституционные реформы носили не органичный, а вынужденный, часто формальный характер, затрагивая только внешний фасад государства.