Российская империя 2.0 (сборник) - стр. 42
– А во-вторых, он у нас и не домашний. Совершенно дикий кот. Но ужасно добронравный. Лишь изредка кушает собак, впрочем, сами виноваты: не стоит по-хамски навязывать Барсику свое общество.
Чудовищный Барсик зажмурился и издал нежную трель: «Мр-р-р-о-у-р-р»…
– Кр-раса-авец… Не правда ли, сударь? – И мой визави заговорщицки подмигнул. Вензель государя на погоне парадного мундира блеснул в такт его подмигиванию.
Я набрался храбрости и сказал:
– Вы знаете, почему-то он не вызывает у меня ни малейшего страха…
Левая бровь Вадбольского скакнула на сантиметр вверх.
– Мон шер, я далек от мысли, что эта милая зверушка способна кого-то напугать.
И впрямь, кот совершенно успокоился, уткнулся носом в лохань, принялся почавкивать.
– Что ж, сударь, садитесь, займемся делами. Хотите сигару?
– Благодарю вас, не балуюсь.
– Тогда, может быть, нюхательного табаку? Этот состав отнюдь не свидетельствует о хороших манерах, но, видите ли, а ля герр ком а ля герр… Добро бы в наших условиях можно было пристраститься только к этому. А, сударь?
– Э-э-м-м…
– Но от чаю-то вы точно не откажетесь.
– Спасибо, да.
Вадбольский вызвал штабного курьера, бездельничавшего в дежурке, и велел ему немедленно сделать чаю на четверть часа хорошего разговора. Сулатонгского, послабее. С сахаром, лимоном и баранками.
– Что я могу сделать для вас, сударь? На трое суток поместить в пансион мадам Овечкиной – там тихо и чисто, а пребывание ваше в сих благословенных стенах оплатит казна. Давайте ваши документы, я поставлю вас на довольствие. Столоваться будете здесь – я сделаю соответствующие пометки.
– Я вам очень обязан.
– Пустяки. Мы привечаем каждое новое лицо с доброй репутацией. А вас отрекомендовали наилучшим образом.
Он повозился с бумагами, внес необходимую административную дребедень в инфоскон. Тем временем зверюга непрерывно насыщалась.
Как раз к тому времени, когда все необходимые формальности были закончены, курьер принес нам чаю. Вадбольский бесцеремонно вытолкал кота за дверь, нисколько не интересуясь, кем Барсик пожелает дополнить рацион в штабных коридорах.
Пять минут жеманного мурлыканья в духе изгнанного фелис сильвестрис князь завершил, отключившись от связи, совершенно нейтральной по тону фразой:
– Э-э… мадам Овечкина. Предобрейшая женщина. Образец изящества и добронравия.
Я кивнул, заговорщицки улыбаясь. Мол, понятно мне ваше предупреждение, не оплошаю. В богоспасаемом Воротынском училище заведена была тщательно оберегаемая от преподавателей и командиров «Летопись пограничных прелестей». Все 1228 женщин, от основания сего славного учреждения проявивших к курсантам внимание во время увольнительных, визитов вежливости, а также по случаю работы на технических должностях в самом училище, получили в ней скрупулезное описание. Те двадцать или тридцать, которые с несокрушимым постоянством искали военной любви, попали в реестр «литерных». Целые поколения курсантов проходили у них «курс молодого бойца». Все то время, пока я учился, литерой «А» числилась легендарная Дарья Воронец, 39 лет, жена конторщика из сахаропромышленного товарищества «Принцесса Греза», от 72 до 80 кг (в разное время), высокая, веснушчатая, говорливая, любит недорогие подарки, дорогие подарки не берет, на левом бедре шрам, любит все бурное и жаркое, нового супружества не ищет и т. п. Экая похабель! Никогда я этой «Летописью» не пользовался из чувства природной брезгливости, но устройство ее знал. Все то, что не входило в элиту «литерных», вливалось в пеструю группу «номерных». Та, в свою очередь, подразделялась на четыре главы. Первая из них содержала краткий реестр чувственных красавиц, поименованных «Бронеамфибиями». Добротный средний класс проходил под грифом «Пограничные столбы». Классом ниже шли «Буйки». Хуже всех считались «Овчарки». Эти обладали злобным характером и склонностью решать некоторые сложные вопросы с начальством училища. Так вот, судя по тону Вадбольского, добрейшая мадам Овечкина подходила к разряду «Овчарок» или же, в лучшем случае, «Буйков».