Россия в концлагере (сборник) - стр. 62
– Очень уж много этих смертей… Вы, видно, родственники.
Я объясняю.
– Вот это удачно. Вдвоем – намного легче. А уж втроем… А на воле у вас тоже семья?
– Никого нет.
– Ну тогда вам пустяки. Самое горькое – это судьба семьи.
Нам приносят по бушлату, паре штанов и прочее – полный комплект первого срока. Только валенок на мою ногу найти не могут.
– Зайдите завтра вечером с заднего хода. Подыщем.
Прощаясь, мы благодарим зава.
– И совершенно не за что, – отвечает он. – Через месяц вы будете делать то же самое. Это, батенька, называется классовая солидарность интеллигенции. Чему-чему, а уж этому большевики нас научили.
– Простите, можно узнать вашу фамилию?
Зав называет ее. В литературном мире Москвы это весьма небезызвестная фамилия.
– И вашу фамилию я знаю, – говорит зав. Мы смотрим друг на друга с ироническим сочувствием…
– Вот еще что: вас завтра попытаются погнать в лес, дрова рубить. Так вы не ходите.
– А как не пойти? Погонят.
– Плюньте и не ходите.
– Как тут плюнешь?
– Ну вам там будет виднее. Как-то нужно изловчиться. На лесных работах можно застрять надолго. А если отвертитесь – через день-два будете устроены на какой-то приличной работе. Конечно, если считать этот кабак приличной работой.
– А под арест не посадят?
– Кто вас будет сажать? Такой же дядя в очках, как и вы? Очень маловероятно. Старайтесь только не попадаться на глаза всякой такой полупочтенной и полупартийной публике. Если у вас развито советское зрение – вы разглядите сразу…
Советское зрение было у меня развито до изощренности. Это – тот сорт зрения, который, в частности, позволяет вам отличить беспартийную публику от партийной или «полупартийной». Кто его знает, какие внешние отличия существуют у этих, столь неравных и количественно, и юридически, категорий. Может быть, тут играет роль то обстоятельство, что коммунисты и иже с ними – единственная социальная прослойка, которая чувствует себя в России как у себя дома. Может быть, та подозрительная, вечно настороженная напряженность человека, у которого дела в этом доме обстоят как-то очень неважно и подозрительный нюх подсказывает в каждом углу притаившегося врага… Трудно это объяснить, но это чувствуется…
На прощанье зав дает нам несколько адресов: в таком-то бараке живет группа украинских профессоров, которые уже успели здесь окопаться и обзавестись кое-какими связями. Кроме того, в Подпорожьи, в штабе отделения, имеются хорошие люди X, Y и Z, с которыми он, зав, постарается завтра о нас поговорить. Мы сердечно прощаемся с завом и бредем к себе в барак, увязая в снегу, путаясь в обескураживающем однообразии бараков.