Россия. Снова эксперимент - стр. 41
Так и в дальнейшем он удивлял всех своей непредсказуемостью, да и не только ею. В этом человеке дремал до поры до времени инстинкт большой разрушительной силы. Недаром хорошо знавший его земляк, бывший союзный премьер Н. Рыжков так отрекомендовал его Горбачеву: «Он – разрушитель. Наломает дров, вот увидите! Ему противопоказана большая власть. Вы сделали уже одну ошибку, переведя его из Свердловска в Москву, в ЦК, не делайте еще одну, роковую» [46, стр. 60]. Рыжков оказался провидцем. Именно такой человек, способный крушить все старое, и понадобился переродившейся номенклатуре для осуществления своих целей. Конечно, Ельцин был личностью незаурядной. Безошибочный политический инстинкт в период борьбы с Горбачевым подсказывал ему единственно верные решения. Он же повел его на танк перед Белым домом во время августовского путча. Надо отдать должное его смелости и решительности. На уровне подсознания он ощутил необходимость этого шага в процессе противостояния Горбачеву, понял, что после вызволения того из форосского заточения они уже окончательно поменяются полюсами. Неуемная жажда власти толкала его на этот шаг. Вспоминает бывший пресс-секретарь Ельцина П.Вощанов: «Самый запомнившийся эпизод – это ночь с 20 на 21 августа 1991 года. В этом были и трагедия, и фарс. Трагедия – это люди, находившиеся вокруг Белого дома, а фарс – происходившее в то же время в его подвалах. Отцы русской демократии праздновали там победу над Горбачевым. Именно тогда я в первый раз понял, что служу не тому человеку» [154]. Закрепил ту победу беловежский сговор. После него Горбачев поразмышлял еще некоторое время и, трезво оценив ситуацию, 25 декабря 1991 года сам сложил с себя полномочия президента уже несуществующей державы. Подчеркнем, добровольно, без всякого принуждения со стороны. Позже мы увидим, как в подобной ситуации повел себя Ельцин.
Но пока он оказался, наконец, на вершине власти. «Порвав с прошлым, он окружил себя людьми разных мотиваций – карьеристами, наглецами, прохвостами, искренними демократами, новыми хозяйственниками (и старыми тоже, но перестроившимися) и сумел «употребить» их, нацеливая на беспощадный разрыв с эпохой 17-го года» [45. стр. 281].
Впрочем, нацеливать особенно было и не нужно, обстановка сама подсказывала образ действий. И если лозунгом революции 1917 года был «грабь награбленное», то новая революция шла уже под другим лозунгом «хватай бесхозное». Многое хватала сама номенклатура, но хватало и на долю прочих ловкачей. И если вдуматься, то называть эту массу ворами, как это вошло уже в обиход, и на что упирает С. Говорухин, будет юридически неправомерным. Представьте, что вы нашли на дороге крупную купюру. Поднимете вы ее или нет?.. Вот то-то. Поднимете, не задумавшись. А если на миг все же задумаетесь, то быстро сообразите: не подниму я – поднимет кто-либо другой. Так почему же не я? Главное – оказаться на той же дороге в нужном месте и не тешить себя мыслями о нуждах народа и о демократии. Выходит, что винить следует, по большому счету, не столько тех, кто подобрал, а тех, кто бросил на произвол судьбы хозяйственные объекты, порученные им прежней властью.