Россия распятая - стр. 24
Мне он даже понравился своей искренней ненавистью.
«Это ясно всем, кроме вас. Русский музей давно перестал быть русским!» – ответил я. Зрители взорвались аплодисментами. Потом раздался громкий голос человека, который вырвал микрофон из рук задавшего этот вопрос: «Вали отсюда – иди в свой Русский музей и полюбуйся там своими Малевичами и авангардной мазней!»
К сожалению, только в Германии вышла книга «Художник и Россия», где напечатаны бесцензурные и бесконтрольные мнения зрителей с моих двух выставок. Иностранные социологи писали исследования о причинах любви и ненависти к моему творчеству. Американский социолог господин Краснов подсчитал, что 90 % – за Глазунова, а 10 % – против. Уточню, что зрители – это народ, то есть мы с вами – демос. Все можно купить, как известно, кроме любви народной, которая меня согревает и утверждает в том, что и один в поле воин, если он выражает самосознание миллионов.
Как и прежде, горстка наглых «комиссаров», нетерпимых и беспощадных к инакомыслию, считает себя «элитой». В наши дни, как и прежде, в советские времена, эта «элита» и ее подручные пропагандисты открыто презирают народ и все, что ему нравится, что для него дорого и свято.
Глубоко символичным явилось для меня открытие моей недавней новой выставки в Москве, а затем в Санкт-Петербурге на рубеже третьего тысячелетия.
Устроители заранее предупреждали меня: «Не переживайте, Илья Сергеевич, что народу будет не так, как раньше. Тысяч пять-шесть – и то слава богу. Времена теперь другие. Ведь теперь все можно, ничего не запрещают. Вы перестали быть запретным плодом». На моей выставке 2000 года я показал свыше 150 новых работ, в их числе «Рынок нашей демократии», «Разгром храма в пасхальную ночь» и новую «Мистерию XX века». И вот наступил день открытия выставки, как и раньше, пришли тысячи зрителей. В течение работы выставки были очереди, уходившие за памятник Жукову на Красную площадь. Несколько часов потребовалось каждому, чтобы попасть в зал Манежа. Спасибо вам, моим дорогим зрителям, ради которых я живу и работаю, что вы, как всегда, выстаивали длинные очереди на морозе, чтобы увидеть работы вашего художника. Какое счастье вы мне подарили на фоне развернутой травли и замалчивания, в условиях еще более жестокой, чем советская, «демократической» цензуры! Для меня главным было то, что на моих обеих выставках, и в Москве, и в Петербурге, было очень много молодежи. Эти выставки посетило более миллиона человек.
Многие удивлялись, что «ратующие за свободу» наши средства массовой информации старались не замечать столь шумный успех независимого художника, хотя и присутствовали на пресс-конференциях в обеих столицах. Помню, как в Центральном выставочном зале Москвы, Манеже, я, спускаясь со второго этажа, столкнулся со ждущей меня тележурналисткой. Она сказала: