Россия и мусульманский мир № 3 / 2012 - стр. 20
Мировая лига демократий признана сделать универсальными цели и интересы не всех цивилизационных субъектов, а эксклюзивной группы стран.
В этом призвании и возникает возможность соединения позиций Мировой лиги демократий с «космополитической демократией». Их миссия может выполняться в двух практических формах: в форме прямого давления с применением вооруженных сил либо в форме убеждения, задача которого – привнесение «истины» в профанное сознание «непосвященных», доказательство того, что выгоднее признать эту «истину», чем не признать ее. Дэвид Хелд считает, что диалог с другими цивилизациями возможен, но лишь постольку, поскольку они заявляют о своем стремлении выполнять определенные условия, а именно – уважать автономию каждой личности, моральное достоинство всех, признавать сохранение согласия и публичной демократической жизни.
Но разве может демократия выдержать автономию каждой личности и моральное достоинство всех, если, например, личность начинает отстаивать позиции расизма и политическую практику терроризма, если диапазон автономии личностей может начинаться с Франклина Делано Рузвельта, а завершаться Аль Капоне?
Как можно выставлять условия другим цивилизациям, если эти условия невозможно соблюдать самим? Это возможно лишь в том случае, если собственная позиция полагается эксклюзивной, не подверженной критическому обсуждению. Если мы выдвигаем требование уважать автономию каждой личности, то тем более принципы демократии должны требовать уважения автономии каждого цивилизационного субъекта, представленного в форме суверенного государства. Глобальная демократия как раз и возникла на этом принципиальном основании.
В родившейся после Второй мировой войны ситуации глобальной демократии различные цивилизационные голоса стали восприниматься как сами по себе аутентичные.
Существует ли в реальной жизни идеальный образец, имеющий не локальный, а универсальный смысл, позволяющий точно определить, какие аутентичные цивилизационные голоса народов попадают в число признанных. И можно ли создать ту шкалу, которая станет средством для интегрального заключения о «подлинности» или «неподлинности» устройства жизни в той или иной стране? Эта проблема исторически возникала постоянно. И Восток, и Запад по-своему определяли признаки «неверных» и вели против них «священную войну». Мы со своих просвещенных позиций видим необъективность кровавых жертв религиозных войн исторического прошлого. Но не вступает ли демократический мир сегодня на тропу новой «священной войны»? Такие вопросы неизбежно встают, если цивилизационная аутентичность выносится за пределы смысла демократии, распространение которой в глобальных масштабах словесно определяется как безусловная и приоритетная задача и цель современной цивилизации. Но разве необходим механизм «глушения» голосов, которые, по оценкам носителей «подлинной» демократии, не совпадают с требованиями установленного «идеального образца»? «Аутентичность других голосов нельзя смешивать с природой и смыслом демократии»